Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

Тема борьбы нового со старым, света с тьмою, тема пользы, тема брани и тишины, тема науки и, шире, образования – все они рождены задолго до драматургии классицизма, все они так или иначе находят отзвук, а иногда и решение в драматургическом наследии Феофана Прокоповича. Просветительские устремления автора «Владимира», «разговоров…» явственны и однозначно прозвучали на заре русского Просвещения. Не вызывает сомнений искренний и горячий патриотизм этого, по выражению Н. К. Гудзия, «просветителя в рясе»[513].

Чрезвычайно важно, что оба новые для русской литературы жанра – трагедокомедия и разговор – не только прижились в ней, но и способствовали значительному обогащению литературных жанров. На наш взгляд, именно синтетический жанр трагедокомедии, пусть и с некоторым перерывом во времени, способствовал лёгкому усвоению русским читателем и зрителем жанров «слёзной комедии», отчасти комической оперы, наконец, собственно драмы. Ведь жанр не умирает, он, по мысли М. М. Бахтина, памятлив. Жанр же разговора получил в России огромную популярность, о чём свидетельствуют богатейшие рукописная и печатная традиции.

Обширны и крепки связи Феофана Прокоповича-драматурга с античностью, устным народным творчеством, древней русской литературой, что в свою очередь определило, как нам кажется, жизненность традиций Феофана Прокоповича-художника для многих поколений русских писателей. В XIX в. многие деятели русской культуры с уважением относились к его имени, среди них – А. С. Пушкин, В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский…

С 1706 г. – с первой встречи в Киеве с Петром I – Феофан Прокопович до конца своих дней оставался убежденным приверженцем государя-реформатора. Образованнейший человек своей эпохи, Феофан Прокопович очень рано понял и принял реформу Петра I, недаром В. Г. Белинский назвал Феофана «одним из птенцов его орлиного гнезда»[514]. И «птенец гнезда Петрова» словом и делом (собственно, «слово» у него всегда было «делом») последовательно отстаивал всю свою жизнь деяния Петра. Известно, как царь относился ко всему, что в той или иной мере могло способствовать упрочению его реформ. Будучи весьма яркой индивидуальностью, Феофан не мог не привлечь внимания Петра I. A. C. Пушкин, имея в виду эту особенность великого преобразователя, писал, что «он бросил на словесность взор рассеянный, но проницательный. Он возвысил Феофана… Семена были посеяны… Новая словесность, плод новообразованного общества, скоро должна была родиться»[515]. Что касается «новой словесности», то достижения литературоведческой науки последних десятилетий позволяют вполне определённо говорить о литературе переходного времени (конец XVII – начало XVIII столетия) как об очередном этапе непрекращающегося литературного процесса. В отношении же Феофана Прокоповича поэт совершенно прав: Петр до самой своей кончины поддерживал и защищал худородного пришельца-малороссиянина, ставшего его правой рукой во всех вопросах идеологического порядка. Образ Петра I, преобразования в России, защита нового – большая и сложная тема в литературном наследии Феофана Прокоповича.

Уже первое его художественное произведение – трагедокомедия «Владимир» (1705) есть апологетика дел Петровых: реформатор Владимир I – реформатор Петр I; крещение Руси – деяния Петра; жрецы-оппозиционеры – бояре и церковь как оппозиция петровским преобразованиям. В образе Владимира дан мудрый, сильный, противоречивый характер исторического деятеля, с трудом, но все же принявшего свет перемен против тьмы невежества.

В рамках славянской идеи[516] образ Владимира I Святославича и всё, связанное с первокрестителем, имеют особое значение, хотя интерес к нему никогда не исчезал. Этот интерес был подогрет почти постоянно присутствовавшей в историко-художественной литературе Петровской эпохи аналогией: Владимир I – Пётр I. Феофан Прокопович, начиная с «Владимира», особенно культивировал это через систему политических аллюзий в многочисленных «словах» и «речах», исторических произведениях, политических трактатах. Петр являлся естественным продолжателем деяний своего далёкого предшественника.

Тем самым драматург закрепляет традицию древнерусской художественной и публицистической литературы[517].

Феофан Прокопович стоит у истоков восточнославянского Просвещения.

Деист, он в духе эпохи Возрождения стремится к гармонии между человеком и природой, но в духе рационализма отстаивает примат разума над чувством, поэтому добро и зло, война и мир лишены божественного ореола. Зло и война – дело рук человеческих, а добро и мир – победа разума над пороками и страстями.

Выдвинув политический значимый синонимический ряд «мир – блаженство – тишина» и образ-метафору «корабль всемирного жительства», Феофан Прокопович во многих словах и речах сделает эти понятия ключевыми. В «Слове в день Александра Невского» художник несколько трансформирует образ корабля; у корабля появится кормчий, т. е. государь, сохраняющий «в волнении корабль цел» (II, 12–13).