Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

Таким образом, наследуя скоморохам, Феофан Прокопович шёл от противного: официальная церковь пыталась как можно быстрее размежеваться с остатками язычества, скоморошества, для чего издавались царские и патриаршеские указы, усиливались (особенно во второй половине XVII в.) репрессии по искоренению этих остатков, а драматург сатирически высмеивал не столько канувшее в Лету, сколько современные ему обскурантизм и невежество, смыкая эти разновременные и как будто бы вообще разные явления, ставя их на один уровень. В этом проявился национальный, идущий от эпохи Ренессанса, чисто просветительский подход будущего сподвижника и идеолога Петра Великого к оценке событий. «Коль скоро упразднён средневековый культурный запрет на смех, – пишет А. М. Панченко, – то закономерно эмансипируется комизм. Сначала он воплощается в “развлекательных” интермедиях и интерлюдиях, но очень быстро преобразуется в сатиру. Следствием “реформы веселья” было творчество Антиоха Кантемира»[241]. Этому быстрому преобразованию, несомненно, способствовало творчество Феофана Прокоповича, явившегося «буфером», переходным моментом в русской культуре, общественной мысли, но эта переходность не означала отсутствия своей системы ценностных установок. В этом нам и видится заслуга предклассицизма.

Нельзя снимать вопрос о возможном знакомстве Феофана Прокоповича с фольклорными жанрами, посвящёнными князю Владимиру, ибо в начале XVIII в. фольклорные, библейские, мифологические и т. п. сюжеты входили в число равноправных исторических источников при создании произведений.

В разработке образа Владимира несомненна опора Феофана Прокоповича и на «фольклорного» Владимира. Что же представляет собою Владимир в русском фольклоре?

В. Я. Пропп считает, что «идеализированный Владимир русского эпоса есть явление закономерное», при этом «высокий образ Владимира – более древний образ, сниженный образ принадлежит более поздним векам обостренной классовой борьбы»[242].

Народная память зафиксировала в русском героическом эпосе заслуги этого великого исторического деятеля перед Русью, связывая с его именем период расцвета и могущества нашей Отчизны. Все без исключения былины так называемого Владимирова цикла рисуют князя в суперлативных тонах, подчёркивая его патриотизм, мудрость, силу, награждая устойчивыми словосочетаниями, эпитетами: «славный князь Владимир стольнокиевский», «сударь ласковый Владимир-князь», «свет Владимир красно солнышко», «Володимир-князь земли святорусския» и т. п.[243]. Б. Н. Путилов пишет, что наряду с идеализацией князя «отношение творцов эпоса к нему достаточно противоречиво», «в его характеристику постоянно входит указание на слабость его как правителя и нравственную нестойкость», «беспомощный правитель, Владимир трусоват, а моментами и жалок». «Несомненно, – считает исследователь, – что в былинном Владимире нашли отражение исторические реалии, связанные с личностью Владимира Святославича и с другими князьями, носившими имя Владимир, но они подвергались эпической обработке в духе общей исторической концепции эпоса и в переосмысленном виде нашли себе место в типовой характеристике»[244].

Точка зрения В. Я. Проппа, Б. Н. Путилова на былинного князя Владимира не является общепринятой, были и есть другие, часто противоположные суждения об этом герое. К. С. Аксаков характеризует князя Владимира радушным, ласковым хозяином земли Русской. Окружённый гостями и богатырями, пришедшими со всех сторон русской земли, он соединяет их всех около себя, радует всех приветом и праздником. Именно таким Владимир «живо остался в памяти и песнях народных с постоянным эпитетом своим «красное солнце», в котором выражается благотворное и вместе с тем всерусское значение великого князя Владимира»[245]. Праздничный, светлый мир былин Владимирова цикла, по К. С. Аксакову, – это «целый сказочный мир той эпохи», «это хоровод, движущийся согласно и стройно, – праздничный, полный веселья, образ русской общины». Но и образ князя, и «этот пир, как и вся жизнь, имеет критическую основу», «святое крещение, принятое великим князем Владимиром… вытеснило из памяти народной прежнюю языческую жизнь его»[246]. Правда, учёный не может не признать, что Владимир в песнях не одарён богатырской силой, не имеет даже храбрости, часто смущается и пугается перед бедою, но оправданием ему служат добродушие, привет и ласка – «неотъемлемые качества князя-христианина, живущего в мире праздника, счастья, любви и уважения[247].