И Семин опять незаметно погладил ногу Марии. На этот раз она точно (Семин почувствовал) хотела отдернуть ногу, но в последний момент испугалась. Никакого чуда, разочарованно подумал Семин. Опять никакого чуда. Вот сидит перед следаком простая баба и страшно боится показаться идиоткой, а вот сидит рядом сложная баба и тоже боится показаться идиоткой.
Он вздохнул. Если кого-то жалел, то Кузнецова.
Пацан растет у него – как растение. Не злой, совсем бесполезный. Все деньги Кузнецова уходят на сиделок. Ну, не все, конечно, но большие, большие деньги уходят. Сам пацан не осознает, конечно, что он растение, но Славка… Сам однажды спросил: «Знаешь, почему я еще жив?» – «Из-за Бориски?» – И Кузнецов странно покачал головой: «Не дает Бог смерти».
И не уточнил – кому.
– Да не приходил ко мне никто! – вдруг беспомощно рассердилась Ермолова. – Приди если кто из тех, про которых вы говорите, все село бы умом тронулось. Ведь это мертвяки! Почти сплошь мертвяки. Может, кто и жив, так те еще хуже. Я говорила председателю: чего, мол, заверять подписи мертвяков? Даже нехорошо как-то. А он мне говорил: ты, Олька, дура. Ты смотри у меня. Дело казенное.
– Заверенные бумаги куда шли?
– Их председатель забирал.
– В город вез?
– И такое бывало.
– А как еще? – уточнил Звонков.
– К нему иногда гости приезжали.
– Из Энска?
– Ага.
– А из Томска?
– И оттуда приезжали.
– Помните, кто?
– Ну, разные приезжали. Но чаще всех такой красивый. Весь из себя. А сын у него больной. Как выпьет, так жалуется.
Семин насторожился.
Ермолова несомненно говорила о Кузнецове.
Не играй по крупному, если не веришь в выигрыш – вот закон.
Кузнецов об этом не хотел помнить. Инстинкт выживания никогда не был в нем силен. А без инстинкта выживания в России не встанешь на ноги, не спасут ни ум, ни деньги.
– …мертвякам все едино, – лепетала Ермолова. – А детям да женам жить нужно…
– «
– Его фамилия! – обрадовалась Ермолова.
– «
– А ниже это чего?
– А это как бы рекомендация, – сухо объяснил Звонков. – «
– Это меня-то под суд? На старости лет?
Звонков понимающе улыбнулся:
– Хотите поторговаться?
– А можно? – Ермолова рукой вытерла набежавшие на глаза слезы.
– К тому я и клоню…
5
Катер ушел, увозя счастливую гражданку Ермолову.
Смеркалось. В окне Марии светился огонь, но ужинать она не спустилась. Девчонки унесли ей еду наверх. Потом свет в окне Марии погас.
Они ни словом не перекинулись после того допроса.
Мария явно избегала Семина. Это, впрочем, было понятно.
Упал в постель, но сон не шел. Набросив халат на плечи, вышел на террасу.
Увидел: свет горит только в самом дальнем окне – в комнатке директора базы. Уныло поскрипывала ночная птица. Ночь. Тихо. Ступени, ведущие в комнату Марии в трех шагах. Ни одна ступенька под ногой не скрипнула. Впрочем, он знал, что дверь все равно окажется запертой. И ощутил холодок, когда под его рукой она медленно отошла.
Электрический фонарь за окном раскачивало, тени и свет все время смещались. Мария лежала на постели ничком. Коротенькая рубашечка на бретельках.
«Можно войти?»
6
«Подожди, я сама…»
«А спать опять вся подушка мокрая…»