Русская Мельпомена (Екатерина Семенова)

Да, как странно: переживая величайшую в мире трагедию – трагедию невозможной любви, – на сцене он не был создан для трагедии. Его коньком была драма – драма, в которой не требовался надрыв голоса и сердца, где безыскусная простота сильнее действовала на зрителя, чем громокипящие чувства. Вот в этом-то – в громокипящих чувствах, в трагедии, а не в мелодраме – Семенова и была сильнее красавца Яковлева.

Что характерно, Алексей был человеком настолько добродушным, настолько был счастлив, что добился своего, занят любимым делом, и мало этого – стал кумиром публики, что он совершенно спокойно относился к безусловному первенству молоденькой актрисульки. Для него главным был успех самой пиесы, успех спектакля, а какими средствами сие достигнуто – уже не суть важно.

Его гораздо более терзала собственная безнадежная любовь – оттого он и начал уже в то время пить: сначала таясь, потом всё более открыто. Ну что ж, на Руси пьянство никогда не считалось особенным пороком, и Алексею было наплевать на суд молвы: хотят считать его пьяницей – на здоровье! Это гораздо меньше уязвляло его гордость, чем звание безнадежно влюбленного.

Вот так он и жил – Алексей Яковлев, дамский кумир, всеобщий любимец, добродушный пьянчужка и небесталанный актер. Однако из миролюбивого увальня он мигом превращался в разъяренного скандалиста, когда кто-то из актрис решался затмить его обожаемую Сашеньку.

Увы! С первых шагов на сцене Катерина Семенова только и делала, что этим занималась!

Сашенька Каратыгина была старше Катерины на девять лет, и в 1803 году, когда Семенова дебютировала в главной роли пьесы Вольтера «Нанина» (первая роль на большой сцене после окончания училища), ей было, стало быть, двадцать шесть. Семенова была еще довольно-таки бесцветным бутончиком с едва-едва намеченными формами, а Каратыгина – роскошной розой. Красивая зрелой, чувственной и в то же время нежной красотой, Александра Дмитриевна владычествовала на сцене. Она играла главные роли в трагедиях Сумарокова, Княжнина, Николаева, Вольтера. Отношение к этим ролям у Сашеньки было весьма своеобразное: она сама признавалась, что никогда не могла понять ни единого слова своей роли, если пьеса была писана стихами. А впрочем, сии непонятные стихи она все ж читала внятно и выразительно и обещала сделаться недурной трагической актрисой, когда бы не отдала предпочтение пьесам Коцебу. Более чем чувствительные, переполненные выяснением отношений то между супругами (один из которых изменник, а другой – великодушнейшее и смиреннейшее существо), то между разлученными и вновь обретшими друг друга родителями и детьми, то между влюбленными, которые никак не могут выяснить отношений и предпочитают умереть в разлуке, чем просто и незамысловато помириться, – пьесы эти в среде публики искушенной звались «коцебятиной» и были столь обильно приправлены слезами всех героев (и зрительниц, конечно!), что в зале от сырости порою начинали чадить свечи.

Сашенька Каратыгина, как никто, обладала «даром слез». Их с Яковлевым игра в драме «Ненависть к людям и раскаяние», где он исполнял роль Мейнау, благородного, обманутого и всепрощающего мужа, а она изображала изменницу Эйлалию, которая в конце концов осознает свое преступление и горько раскаивается в объятиях супруга, поражала даже презирающих «коцебятину». Эта пара опровергала требование Дмитриевского «не любить, а играть любовь» и давала волю тем чувствам, которые их так и переполняли. Никто ни о чем и не догадывался. Однако постепенно публика начала как-то уставать от охов, вздохов, идиллий и декламаций. Но Алексей Яковлев этого не понимал. Он был убежден, что дело – в интриганке Семеновой.

Каково ему было видеть, что какая-то девчонка постепенно начинает вытеснять со сцены его ненаглядную Сашеньку! А Катерина Семенова, чуть только завершив обучение в 1803 году (она была выпущена, как гласит реестр училища, «актрисой с жалованьем в 500 рублей в год и казенной квартирой»), за полтора года сыграла восемь ролей, не считая «Нанину»! Это были Ирта в трагедии Плавильщикова «Ермак», Антигона в трагедии Озерова «Эдип в Афинах», Кора в исторической драме Коцебу «Дева солнца» – et cetera, et cetera[4]. Все эти роли она играла на высоком накале чувств, не опускаясь при этом до дешевой сентиментальности, которой грешила Александра Каратыгина (хотя у нее были свои поклонники и поклонницы!). Но именно роль Антигоны заставила заговорить о Катерине Семеновой как о восходящей звезде русской сцены и привлекла к ней внимание не только любителей театра, но и любителей незаурядных женщин.

Спустя много лет Пушкин, упоминая о театре, напишет:

Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил…