Русская мода. Фейк! Фейк! Фейк!

В кармане пиджака молодого человека жужжит мобильник. Он достает его, подносит к уху и коротко произносит: «Да… Да… Вы уже на месте? Отлично!». Убрав трубку обратно в карман, он вновь возвращается к аудитории:

– Уважаемые дамы! Девочки! Товарищи! Я рад представить вам своего мецената, компаньона и – прежде всего – своего друга. Встречайте – месье Жак Дювалье!

Дверь фабрики открывается, и в помещение входит высокий мужчина. Молодой человек жмет ему руку:

– Спасибо, что приехали навестить нас, Жак. Я надеюсь, что соглашение, которого мы достигли тогда – стоя на обрыве замерзшей реки – вас не разочарует…

Китайские девушки недоуменно переглядываются между собой.

– Объясните мне кто-нибудь, – произносит одна. – У нас что, теперь два хозяина вместо одного?

– Нет, – растолковывает ей другая. – Этот первый, кажется, продает нас второму в рабство.

– Сколько тот будет платить?

– Я не очень хорошо поняла. Но, похоже, денег у него много.

– Мистер! Мистер! – кричит вошедшему мужчине самая бойкая девушка. – Цена нашей работы – два доллара в час! А иначе, – она обводит взглядом своих компаньонок и грозно топает ногой. – Иначе мы никуда не пойдем!

Подмосковье, лагерь зеленых

Лимузин трогается с места – так плавно, что сначала Полина этого даже не замечает. На ее плечах – изящная черная шубка, которой галантно укрыл ее представитель «Луи Вьюиттон». Полина рассеянно поправляет ее, чувствуя, как благородный мех приятно щекочет ладонь. Да, уж, в отсутствии хороших манер этим французам не откажешь, размышляет она.

В салоне просторно, тепло, играет приятная музыка. Мишель Франкини сидит напротив – он улыбается Полине проказливой, почти мальчишеской улыбкой, и в следующий момент в его руке, словно по мановению волшебной палочки, возникает бутылка шампанского. «Что касается меня, – говорит он, сдирая блестящую обертку. – То я просто жить не могу без «Moet». Я могу пить его с утра до вечера, но мне все равно всегда мало. Это великое счастье, что мы принадлежим к одной корпорации, и что сотрудники «Луи Вьюиттон» – я имею в виду сотрудники нашего с вами ранга – имеют неограниченный доступ к этой амброзии».

Полина останавливает его:

– Пожалуйста, Мишель. Позже…

Она смотрит в окно на одинокую, замершую среди сугробов фигуру Дениса Боярцева. Фигура кажется ей жалкой и какой-то нелепой – будто некий фотограф специально дожидался момента этого крайнего изумления и растерянности и теперь, подловив его, навеки заморозил на своем кадре. Повинуясь внезапному порыву и, боясь, что скоро фигура исчезнет совсем, Полина машет Боярцеву рукой. Этот жест – ее мольба о прощении, странная попытка оправдаться перед ним и перед собой. Он увидит это и все поймет. Он увидит это и не будет судить ее строго, не станет считать предательством то, что произошло, перестанет думать о ней, оставит все в прошлом и, свободный, отправится дальше жить свою жизнь…

– Я очень сожалею, мадемуазель, – Франкини осторожно трогает Полину за плечо. – Но он вряд ли увидит вас…

Встречая ее непонимающий взгляд, француз вынужден продолжить:

– Это лимузин. Видимость есть только с нашей стороны, мадемуазель. С его стороны это одно большое непроницаемое черное стекло.

Москва, бизнес-центр на Красной Пресне

Машина жужжит, втягивая в себя листы бумаги – через секунду они появляются с другой стороны, разрезанные на аккуратные полоски, и падают прямиком в мусорное ведро.

Задача Федора Глухова – следить за тем, чтобы бумага не комкалась внутри машины и не падала мимо ведра. Если происходит первое, должностная инструкция предписывает ему открыть крышку машины, приподнять резцы и вытащить смятый лист. Если происходит второе, он должен собрать рассыпавшиеся полоски и сложить их в ведро.

Примерно раз в полчаса ведро наполняется, и тогда Федор Глухов берет его и идет с ним в холл. В самом конце холла стоит большой мусорный контейнер – должностная инструкция предписывает опорожнить ведро и вернуть его на место.