Читаем Русская народная сказка полностью

Биография героя до того момента, когда он оставляет родительский дом — его рождение, богатырское детство, передается в плане простой информации, дающей начальную характеристику герою. По существу отсчет времени начинается с момента выезда героя из дома и далее определяется событиями сказки. Это и будет «реальное» сказочное время.

Таким образом, время совпадает с сюжетным действием и, как само действие, «всегда последовательно движется в одном направлении и никогда не возвращается назад»[52].

Художественное время волшебной сказки делится на время пути и время событий.

Время, занятое дорогой, передается художественными формулами — «долго ли, коротко ли», «шел много ли, мало ли», «скоро сказка сказывается, по не скоро дело делается» и др., показывающими неопределенность его протяженности. Часто в передаче времени встречаем числовые указания — «едет год, другой, третий», но это эпическая конкретизация, равнозначная отмеченной выше. Для сказок вообще характерно использование глаголов движения: «шел, шел…», «едет, едет, едет…», «летели они, летели». Глаголы могут повторяться два, три и более раз. Увеличение повторов означает увеличение длительности пути. Наконец, протяженность пути может передаваться состоянием героя или героини: усталостью, чувством голода, которое они испытывают. Иван-царевич «идет дорогой много время, не пивал, не едал, хочет есть до смерти и думает: кто бы на это время попался! Вдруг волчонок: он хочет его убить. Выскакивает из норы волчиха и говорит: «Не тронь моего детища; я тебе пригожусь». — «Быть так!» Иван-царевич отпустил волка» (Аф., № 156). В сказке о невесте Финиста-Ясного сокола трудность и дальность дороги передается изнашиванием одежды, стиранием чугунного посоха: «Шла, шла, пару башмаков истоптала, чугунный посох изломала и каменную просвиру изглодала» (Аф., № 234).

Размеренность движения времени, неопределенного в своей длительности, прерывается конкретным событийным временем, которое приобретает динамизм, как и само действие. «Шли, шли и очутились в дремучем лесу. «Стой, ребята! — говорит Сосна-богатырь. — Что нам по белу свету шататься? Не лучше ли здесь на житье остаться?» Принялись за работу, срубили избу и стали ходить охотиться, а дома оставляют одного по очереди» (Аф. № 142). Но уже на следующий день приходит баба-яга, которая жестоко избивает Дубыню, та же участь постигает Усыню, Сосна-богатырь побеждает бабу-ягу и преследует ее в подземном царстве.

Событийное время может получать ускорение. Это ускорение всегда мотивировано: стремлением героя спастись от погони царь-девицы, успеть вызволить жену от Кащея, выбраться из подземного царства в «свое государство».

Чтобы объяснить, сделать по-своему достоверным преодоление большого пространства в краткий промежуток времени, сказка прибегает к волшебным помощникам: чудесные кони, птицы, ковер-самолет, сапоги-скороходы в одно мгновение переносят героя из одного царства в другое.

* * *

Художественные образы волшебной сказки представляют единую художественную систему, выражающую народные этические и эстетические представления.

Каждый из традиционных образов имеет свою постоянную характеристику и действует в сказке согласно своей эстетической функции.

В. Я. Пропп, исследовавший сказку по функциям персонажей, устанавливает в волшебной сказке семь основных действующих лиц: вредитель (вредит герою, его семье, борется с ним, преследует его), даритель (передает герою волшебное средство), помощник (перемещает героя, помогает ему в борьбе с вредителем), царица (искомый персонаж), отправитель (отсылает героя), герой, ложный герой[53].

Последовательность функций действующих лиц приводит к однообразному построению сказок, а устойчивость функций — к единообразию сказочных образов. Однако действительное число персонажей не соответствует числу действующих лиц, поскольку одной функцией наделяются различные персонажи. Так, в роли вредителя выступают змей, Кащей, мужичок с ноготок, баба-яга и другие, в роли дарителя — бабушка-задворенка, чудесные птицы и т. д.

При учете сюжетных различий, авторских интерпретаций сказочные персонажи предстают широкой галереей типических образов. Среди них образ героя особенно важен, ибо он во многом определяет идейно-художественное содержание волшебных сказок, воплощая в себе народные представления о справедливости, доброте, истинной красоте; в нем как бы сконцентрированы все лучшие качества человека, благодаря чему образ героя становится художественным выражением идеала.

Высокие моральные качества героев раскрываются через их поступки. Однако в сказках можно обнаружить элементы психологического характера, попытки передать внутренний мир героев, их душевную жизнь: они любят, радуются, огорчаются, гордятся победой, переживают измену и неверность, ищут выход из сложных ситуаций, подчас ошибаются. То есть в сказке мы уже находим наметки изображения личности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология