Русская наследница

Теперь молчали оба. Шатров сразу вспомнил выражение «как обухом по башке». Именно так ему представлялся сейчас этот ночной разговор. Как обухом по башке — сильно, больно и неожиданно. Когда он последний раз имел известия о судьбе Светки? Лет шесть-семь назад? Нет, позже. Иначе было бы больнее. А тогда он воспринял весть о гибели жены не то чтобы спокойно, нет, а как-то без особой паники. Хотя вся муть в душе поднялась тогда и долгое время не давала спокойно спать.

— Я в курсе, — хрипло процедил он в трубку. — Я знаю, что моя бывшая жена погибла. Что еще?

Кто-то хочет побольнее ударить его. Что ж, пусть попробует.

Взгляд случайно задел левую руку, державшую сигарету. Пальцы предательски дрожали. Шатров переложил сигарету в правую руку.

— У вас ошибочная информация, Марат Борисович. А что, если Светлана жива?

Марат затянулся и выпустил дым в матовое стекло микроволновки.

Связь с абонентом внезапно прервалась. Может, положили трубку, а может — случайно. Короткие гудки противно резанули слух.

Шатров долго держал в руке трубку пищащего телефона, прежде чем сообразил, что остался один на один со своими мыслями. Он положил трубку на аппарат. Чертовщина.

Марат налил воды в чайник и достал банку с кофе.

Бессонная ночь гарантирована. А что, если Светка и правда жива? Что ж, это даст ему возможность по-человечески оформить развод.

Марат включил кран, подождал, пока стечет вода, и умылся под ледяной струей. Он понял, что обманывает себя. Ему не все равно — жива Светка или нет. А если она больна и нуждается в помощи? А если ей негде жить и у нее нет никаких средств к существованию? Правда о Светке могла быть какой угодно, он это прекрасно знал. И иллюзия того, что он вычеркнул Светку из своей жизни, стала сейчас особенно призрачной.

Когда-то у Марата Шатрова было все как у людей. Женился он на мировой девчонке, которую знал с детства. Она была до смешного правильной и до чертиков в глазах суматошной. Ей до всего было дело. Когда они были пионерами, то сбор металлолома или там макулатуры она умела превратить в ритуал. Их старенький классный мог отдыхать — Светка сама разбивала всех на группы, она же назначала старших, она же проверяла, как все найденное и притащенное складывалось и хранилось, и, пожалуй, одна из всех свято верила, что весь этот хлам пойдет на строительство коммунизма. С ней никто не спорил, за ней весело шли, потому что после всей этой кутерьмы она вела всех на берег Волги, где пекли картошку, танцевали, дурачились, болтали обо всем на свете. Тусовались, как сейчас говорят. Конечно, тусоваться можно было и без Светки с ее металлоломом, только это было не то. Она была ядром, солью, чем-то еще…

Когда из пионеров их плавно перевели в комсомол, стало еще интереснее. Может быть, где-то и был застой, только не у них в школе. Светка бы не позволила. Они никогда не убегали с комсомольских собраний. Хотя собрания эти, пожалуй, для одной лишь Светки оставались тем, чем они должны были быть. Для остальных они были все той же возможностью потусоваться, побыть вместе, ибо инстинкт гнал их, шестнадцатилетних, друг к другу, собирал в стаю, не позволял сидеть дома. В классе как грибы вырастали новые взаимные симпатии, и поэтому комсомол был прекрасным поводом собраться, делать что-то вместе, будь то городской смотр комитетов или школьный новогодний вечер.

Потом, после школы, когда Марат уже учился в вертолетном училище, они часто встречались классом у кого-нибудь из ребят, кто не уехал, остался в городе. Собирала всех все та же Светка. А когда она вдруг собралась и укатила на «стройку века», БАМ, Марат почувствовал, как без нее стало пусто и как бы даже темно. Светка, она Светка и есть. Светка… Правда, на БАМе она не прижилась: мать стала болеть и забомбила дочь слезными письмами. Светка вернулась. Ей были рады, как хорошей погоде, а Марат пришел повидаться и на радостях сделал предложение. Светка — сгоряча, что ли, — согласилась. Как-то и опомниться оба не успели — уже женаты. Все получилось между делом. Марат уже летал, с удовольствием нащелкивая количество полетов, Светка днем работала в горкоме, а по вечерам училась в политехе.

По выходным одноклассники собирались у них — шум, песни, разговоры до утра… Разговоры, правда, становились все жарче, а мнения — полярнее. У Светки появлялось все больше оппонентов — по стране разворачивалась перестройка. Потом служили в Германии. Потом Шатров отправился исполнять интернациональный долг в Афганистан. Светка осталась дома — давиться в очередях за колбасой, отоваривать талоны на сахар и крупу, обозревать пустые полки магазинов… Впрочем, Светку этим было не пронять, она вся была в работе, а в остальном привыкла довольствоваться малым. Шатров получал от нее письма, в которых она описывала пленумы, городские партийные мероприятия, слеты. За тот период времени, когда Шатров гонял душманов в горах Афганистана, дома многое изменилось. У Светки умерла мать. В магазинах появилась дорогая колбаса, в стране потихоньку упразднили комсомол…