Русская нация

Между тем «реальность показала бы, что Россия вовсе не демонстрирует всему миру перспективы коллективизма и решения на его почве всех социальных проблем, а является по уровню и характеру развития сельского хозяйства типичной отсталой и периферийной страной; что ей предстоит пройти еще очень длинный путь, чтобы встать вровень с немецкой или британской агрикультурой; что интенсификация сельского хозяйства, естественно, чревата разрушением традиционных форм и норм (которые к тому времени были осознаны как „исторические“ и „национальные“)…» (И. А. Христофоров).

Подлинные знатоки сельской жизни единодушно указывали на рост частнособственнических настроений у наиболее трудолюбивых крестьян. «Купить свой клок земли – любимая мечта нашего простолюдина, нередко в явный ущерб его благосостоянию… любовь к собственной земле может у нас по справедливости назваться народной, но это не значит, чтобы она соединялась с любовью к общинной форме владения или жизни… Вся современная жизнь крестьянина от колыбели до могилы есть постоянное стремление выскочить не только из общинного владения, но даже из семейного, чему ежедневные разделы с отрыванием сеней от избы и переломом пилы между двумя братьями служат красноречивым доказательством… Народ ненавидит общинное владение и барахтается с ним потому, что его из него не выпускают», – писал в начале 1880-х гг. А. А. Фет – не только великий лирический поэт, но и весьма успешный хозяин имения, десятилетиями живший на земле, активный пропагандист развития капитализма в деревне. Скорее с сожалением о том же свидетельствуют убежденные народники, но притом честные наблюдатели. «…Крестьяне в вопросе о собственности самые крайние собственники… ни один крестьянин не поступится ни одной своей копейкой, ни одним клочком сена… Каждый мужик при случае кулак, эксплуататор…» (А. Н. Энгельгардт). «Хочу выписаться из общества… только не знаю как…» – говорит «справный мужик» Иван Ермолаевич, главный герой цикла очерков Г. И. Успенского «Крестьянин и крестьянский труд», недовольный общинными переделами земли.

На рубеже 1870—1880-х гг. в русской мысли царило подлинное «общинобесие», дело доходило до того, что известнейший либерал (!) К. К. Арсеньев мог в 1881 г. публично заявить, что «еще не настало время» предоставлять крестьянам право выхода из общины. Наконец этот дискурс стал, по сути, государственным официозом. Если в дореформенное время П. Д. Киселев прагматически выражал опасения, что распад общины повлечет за собой появление «обширного класса бобылей, который допустить не следует в видах политических», то в 1880-х гг. в правительственных актах как само собой разумеющийся факт признавалось, что «понятие о личной собственности совершенно чуждо условиям быта коренного сельского населения», а «общинное владение… представляет такие особенности, которые не имеют ничего общего с теми формами земельной собственности и условиями ее приобретения, какие установлены общими гражданскими законами». К. П. Победоносцев своим авторитетом в прошлом профессора-юриста подтверждал: «Свободное распространение собственности возможно только в условиях Западной Европы», в России же вследствие этого «может истощиться сословие крестьянское, составляющее главную охранительную силу в государстве». Таким образом, говоря словами того же Фета, «могильный призрак крепостного общинного владения» был провозглашен основополагающей «бытовой чертой нашей народности».

Некоторые проницательные современники в начале XX в. с тревогой писали, что «в народе зреют опасные зачатки разрушительного социализма, так как условия и порядки общинного быта дают понятие только о собственности общей, а не индивидуальной» (А. П. Никольский). Нужно было дождаться революции 1905 г., чтобы признать: «Весь наш 40-летний строй, воздвигнутый на принципе общинного владения кресть ян, был роковой ошибкой, и теперь необходимо его изменить» (из выступления на съезде дворянского Всероссийского союза землевладельцев в ноябре 1905 г.).

«Преступление старого режима, – писал в 1921 г. В. А. Маклаков, – было то, что он запер крестьян в рамки замкнутого и обособленного юридически сословия. …Земельная собственность крестьян, которая при других условиях сделала бы его буржуем, благодаря специальным крестьянским законам дала ему пролетарскую психологию, обособила его в особый социальный класс, который был противопоставлен всем остальным, и прежде всего тем, кто объективно имел с ним интерес, то есть частному землевладельцу. …Отсюда экономически нелепое требование крестьян, чтобы все помещичьи земли перешли к ним…» «Если бы последние четыре императора, особенно последние два, не попытались укрепить – вопреки ходу истории – остатки крепостничества (…) в быту… Россия была бы либеральной, демократической державой-империей», – отметил в дневнике 1939 г. В. И. Вернадский.