Русская невестка

— А сумки или чего другого у тебя нет?

— Нет, а что?

— Вот, возьми.

— Что это? — с опаской спросил Арсен, отводя руки назад.

— Как что? Ее одежда, домой отнеси.

— А она? Она остается?

Санитарка оторопела.

— Да ты чумной, что ли?

— Понимаете, — вспомнил он наконец-то, — ведь ей еще не время. Всего семь месяцев!

— Ну, это уже не нашего ума дело. Дитё само знает, когда ему родиться. — Санитарка подошла к регистраторше. — Мань, у тебя там не завалялась старая газета? Завернуть бы это.

— Есть половинка.

— Давай половинку. До дому хватит. Мужик — он и есть мужик, ни кошелки, ни сетки, а жену привез, — ворчала санитарка, заворачивая в газету Еленину одежду. — Возьми вот и ступай домой. Тебе тут больше делать нечего. Утром придешь.

— Спасибо, — торопливо закивал Арсен, — большое спасибо… — И вышел, прижимая к себе сверток, пахнущий Еленой.

Выйдя на улицу и пройдя несколько шагов, он оглянулся. На обоих этажах светились окна. За одним из них была его Елена. За каким? Арсен озадаченно покачал головой и побежал по улице, освещенной неоновыми светильниками. На углу его чуть не сбил с ног порыв ветра. Людей на улицах не было, их словно разметало ураганным нордом…

Знакомый пятиэтажный дом… Как он сюда попал? Да это же по пути к больнице! Не раздумывая, сам не зная, зачем он это делает, Арсен взбежал на второй этаж, нажал кнопку звонка и не отнял пальца, пока дверь не открыли. В дверном проеме показался тот самый очкарик. Поправив указательным пальцем дужку массивных модных очков, спросил:

— Вам кого?

Арсен будто теперь только очнулся.

— Не знаю…

— Не понял…

— Простите… мне туда… на третий этаж… — пробормотал Арсен, непроизвольно пряча за спину сверток с одеждой. И стал спускаться, когда услышал за спиной мужчины голос Симы из глубины комнаты:

— Кто это?

— Не знаю, псих какой-то. Ему на третий этаж надо, а он пошел вниз… — Дверь захлопнулась с шумом на все пять этажей.

Вернувшись домой, Арсен долго еще сидел, не включая света. Боялся, что свет обнажит перед ним пустоту комнаты — комнаты, лишенной Елены. А за окном осатанелый ветер ломал и выкручивал ветки деревьев. Сквозь его завывания прорывались глухие раскаты волн штормового моря, разбивающихся о скалы на берегу. Такого урагана Арсен не помнил за восемь месяцев его пребывания в этом городке.

Наконец он встал, включил свет. Нет, было не так страшно, как думалось. На столе стояла фотокарточка Елены. Арсен улыбнулся, глядя на нее, потом взял, прижал к груди и прослезился.

Он лежал поверх одеяла в одежде, подставив под ноги табуретку, и спал, и не спал. В полудреме прислушивался к завыванию ветра, и сквозь это завывание иногда ему слышался голос Елены. Он открывал глаза, напряженно вслушивался в звуки, доносившиеся с улицы. Убедившись, что Елены нет, опять впадал в свинцовую полудрему.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Голос Елены прозвучал настолько ясно, что Арсен вскочил с кровати с бьющимся сердцем и прислушался. В дверь действительно стучались, тихо, едва слышно. Арсен рванулся к двери, распахнул ее. В темноте сразу узнал своего домохозяина — Вагифа Зейналова.

— Вагиф, ты?

— Арсен джан, извини, дорогой, я стучал тихо, не хотел Елену беспокоить.

— Елены нет, она в больнице, — замешкался Арсен, крепко пожимая его руку.

— Ты сказал — Елена в больнице? Зачем в больнице? Заболела?

— Вы, наверное, за ключами? Сейчас принесу, Мехрибан-ханум тоже приехала?

— Послушай, что с Еленой?

— Она в родильном. — Арсен принес ключи от дома, сказал застенчиво: — Ты прости, Вагиф, теща на три дня приезжала, мне пришлось у вас ночевать.

Вагиф возмутился:

— Слушай, ты совсем дурак, да? Я тебе что сказал? Я не сказал — пока мы в деревне, живите у нас? А ты что сделал? В этой конуре беременную жену держал, да? Вах, вах! Вот видишь, она заболела. Это разве правильно? Пойдем домой, там расскажи, что случилось, вах, вах!

Арсен помог Вагифу внести его багаж в дом. Один чемодан был тут же распакован, на столе появились яблоки, груши, виноград, гранаты: комната сразу наполнилась их ароматом.

— Кушай, Арсен джан, это все из нашего сада, мой папа вырастил, — сказала Мехрибан-ханум, придвигая к нему блюдо с плодами. Она выложила на стол глиняную чашу с золотистыми кусками сотового меда, сыр, масло — свежее, еще истекающее пахтой, напомнившее Арсену родную деревню Тонашен, две большие лепешки хлеба, поставила небольшой кувшинчик с вином и «армудки» — грушевидные стаканы для чая.

— Ешьте, сейчас чай закипит.

Арсен взглянул на свои часы.

— Какая еда, пятый час утра, Мехрибан-ханум!

— Какой пятый час, слушай? Рынок уже открыт, иду, а армянин Беник, продавец мяса, веселый парень, уже расхваливает свой товар. Телятина, говорит, только зарезали, ягненок курдючный, чуть ли не только родился, мясо парное. А курица есть, спрашиваю. Конечно, есть, отвечает, только ощипали. Точно, говорю, домашняя? Мамой клянусь, говорит. Деньги дал, купил. Спрашиваю — а варить ее можно? А он мне: твоя курица, что хочешь, то и делай. А ты говоришь — пятый час. Э, Арсен-гардаш[12], кушать никогда не бывает рано или поздно, — весело заключила женщина.