«Русская освободительная армия» против Сталина

После того как власовская проблема, не считая случайных упоминаний в литературе о партизанах, долгое время обходилась молчанием, в середине 50-х годов наметился перелом. 17 сентября 1955 г. Президиум Верховного Совета объявил амнистию всем советским гражданам, которые в 1941–1945 гг. сдались в плен или добровольно пошли на службу в вооруженные силы на германской стороне. [780] В связи с этим советский пропагандистский аппарат стал разворачивать среди бывших советских граждан, ускользнувших за границу, используя при этом прежде всего отдельных возвращенцев, интенсивную разъяснительную кампанию [781], в ходе которой пришлось считаться и со всеобщей осведомленностью эмигрантов о Власовской армии. Весомую роль в начавшейся тогда акции играл учрежденный в Восточном Берлине «Комитет за возвращение на Родину», впоследствии – «Советский Комитет по культурным связям с соотечественниками за рубежом», возглавляемый находившимся в немецком плену генерал-майором Михайловым, [782] но, по мнению эмиграции, управляемый КГБ. То, что во внутрисоветской литературе еще почти не упоминалось, в сообщениях, направленных вовне, например, в печатном органе комитета «За возвращение на Родину», позднее – «Голос Родины», или в радиопередачах признавалось уже как нечто само собою разумеющееся, хотя и в полемично-искаженной форме: существование «враждебной нашей стране военной организации вроде бесславной РОА или национальных батальонов». Но тем временем слухи вокруг Власова и «власовцев» распространились и в самом Советском Союзе, причем вскоре в таких масштабах, что для предупреждения каких-либо кривотолков и политически вредных тенденций здесь, наконец, были вынуждены отказаться от прежнего метода замалчивания и вступить в своего рода идейную полемику. Собственно, толчком к этому послужил сам по себе доброжелательный рассказ «В родных местах», опубликованный Ворониным в 1959 г. в ленинградском литературном журнале «Нева» [783]. Два ветерана войны, из которых один, перед тем как перейти к партизанам, некоторое время служил в РОА, точнее сказать – в восточных частях под немецким командованием, встречаются в своей родной деревне. Герой рассказа узнает о прошлом своего бывшего друга, но не доносит о нем властям, хотя и осуждает его образ действий, т. к. видит, что того мучит совесть. Этот вывод, в осторожной форме сделанный и в других публикациях, – что «великодушный советский народ» простил этих людей и осуждает их уже только морально – вызвал настоящую бурю возмущения. Специальное заседание партийной организации Ленинградского отделения Союза писателей осудило рассказ, а заодно и автора с максимально возможной суровостью – как «вредный». Против редколлегии журнала «Нева», к которой принадлежал и Воронин, было начато расследование. Недовольство было вызвано «попыткой Воронина открыто и во всеуслышание проповедовать лживый принцип христианской любви к ближнему», «попыткой напустить сентиментальной слюны вокруг “выжившего власовца”», «пролить слезу над несчастной судьбой власовцев». Здесь пришлось вмешаться. Писателям нужно было дать ясные представления, необходимо было втолковать, как следует относиться к проблеме «власовщины».

Для того чтобы ознакомить советских писателей с директивами Коммунистической партии, была как всегда использована «Литературная газета». Смирнов, главный редактор этого центрального литературного органа, изложил официальную партийную программу 27 октября 1959 г. в статье под заголовком «Именем солдат [784]». Его определение еще полностью отвечало изначальному клише: «власовцы» – это «солдаты так называемой «Русской освободительной армии» (РОА), банд, сформированных генералом-предателем Власовым из изменников родины», «выродки, без чести и совести, моральные отбросы общества». А затем – неожиданное вынужденное признание. «Но мы знаем, – заявляет Смирнов, – что «власовцы» в своем подавляющем большинстве были непримиримыми врагами нашего строя, нашего государства», т. е. что они, иными словами, являлись политическими противниками. Совершенно новый тон, позволяющий понять, по каким причинам от советских писателей требовали непримиримости. В первый раз было признано, что в случае с Власовым дело прежде всего в политической проблеме. «Идеологической диверсии» надо было противостоять, и по поводу того, в какой форме это должно было делаться, не оставлялось сомнений. Лейтмотивом директивной статьи Смирнова явился эпизод из 1944 г., когда капитан Красной Армии, недолго думая, приказал расстрелять нескольких пленных военнослужащих «РОА» при всеобщем одобрении красноармейцев. «Возмездие народа было справедливым», – так характеризуется это убийство военнопленных. Статья Смирнова заканчивается заверением, что «наш народ», т. е. Коммунистическая партия Советского Союза, «никогда и никому не простит одного» – а именно «измены родине», которую якобы совершил Власов. От имени «миллионов бывших фронтовиков» советских писателей призывали не проявлять идейно-литературной мягкотелости и разоблачать каждого из оставшихся «власовцев».