«Русская освободительная армия» против Сталина

Советское правительство, которое, как вытекает изо всего этого, занимало в отношении советских военнопленных неизменно враждебную позицию, одновременно – возможно, из соображений престижа в Великобритании и США – умело создать видимость, что и оно исходит в качестве основы для обращения с военнопленными если не из Женевской конвенции 1929 года, то из Гаагских конвенций о законах и обычаях войны 1907 года [285]. Так, Молотов, отвечая 27 июня 1941 г. на инициативу Международного Красного Креста, заявил о готовности при условии взаимности принять предложения о военнопленных и об обмене поименными списками [286]. 1 июля 1941 г. Совет Народных Комиссаров СССР принял Положение о военнопленных, находящихся в советских руках, которое было созвучно предписаниям Гаагских конвенций о законах и обычаях войны [287]. А 17 июля 1941 г. советское правительство сообщило в официальной ноте государству-посреднику Швеции, что оно будет на основе взаимности, как говорилось, считать обязывающими Гаагские конвенции о законах и обычаях войны [288]. Эти заявления, а также вновь завуалированное сообщение Вышинского от 8 августа 1941 г. [289] в некоторых публикациях и сегодня приводятся в качестве признаков того, что московское правительство было готово «поставить обращение с пленными обеих сторон на основу принципов человечности» [290].

Однако то, что с советской стороны никоим образом не имелось намерения соблюдать международные конвенции, показывает уже обращение с находившимися в советских руках немецкими солдатами, которых официально представляли как «бандитов» и «извергов». Не менее 90–95 % военнослужащих вермахта, попавших в советский плен в 1941–42 гг., погибли [291], если не были убиты уже при пленении. Для человека, сведущего в ситуации, нет ни малейшего сомнения в том, что, с другой стороны, никогда всерьез не планировалось обеспечить советским военнопленным защиту и привилегии, предусмотренные, например, Гаагской конвенцией. Ведь советское правительство одновременно наотрез отказалось от применения важнейших положений Гаагской конвенции (обмен списками пленных, доступ Красного Креста к лагерям, разрешение переписки и посылок) и никогда больше не возвращалось к этому вопросу. Все усилия, предпринимавшиеся Международным Красным Крестом со ссылками на советские обещания, чтобы добиться соглашения или хотя бы обмена мнениями, попросту игнорировались Москвой, как когда-то аналогичные усилия времен войны Советского Союза против Польши в 1939 г. или против Финляндии в 1939–40 гг [292]. Уже 9 июля 1941 г. Международный Красный Крест поставил в известность советское правительство о готовности Германии, Финляндии, Венгрии и Румынии, а 22 июля – также Италии и Словакии, произвести обмен списками военнопленных при условии взаимности. 20 августа 1941 г. был передан первый немецкий список военнопленных. Списки военнопленных были переданы Международному Красному Кресту также Финляндией, Италией, Румынией и направлены в советское посольство в Анкаре, указанное Молотовым в качестве посредника. Однако советская сторона даже не подтвердила их получения, не говоря уже о том, чтобы признать требуемый принцип взаимности [293]. В начале 1942 г. это стало для Гитлера удобным поводом, чтобы отказаться от намеченной и одобренной Министерством иностранных дел, Верховным командованием вермахта и даже Министерством пропаганды передачи имен 500 тысяч советских пленных [294]. Ввиду упорного молчания советского правительства, Международный Красный Крест добивался по различным каналам – так, через советские посольства в Лондоне и Стокгольме – разрешения направить в Москву делегата или делегацию в надежде устранить предполагаемые недоразумения путем устных переговоров. Вновь и вновь выдвигаемые соответствующие предложения остались безо всякого ответа [295]. Точно так же не могла быть использована созданная Международным Красным Крестом возможность направления помощи советским военнопленным в Германии, т. к. Советский Союз не реагировал на соответствующие ходатайства из Женевы. Все усилия по достижению соглашения в вопросе о военнопленных, параллельно этому предпринимавшиеся государствами-посредниками, нейтральными государствами и даже союзниками СССР, тоже не вызвали в Москве ни малейшей реакции. Международный Красный Крест в начале 1943 г. счел себя вынужденным напомнить советскому правительству в официальном послании о данном Молотовым 27 июня 1941 г. обещании и одновременно с разочарованием констатировать, что его услуги предлагались с самого начала военных действий практически безрезультатно. Но и теперь ситуация не изменилась. Как Советский Союз оценивал добрые услуги, оказанные Красным Крестом во время войны, выявилось в 1945 г., когда находящаяся в Берлине делегация МКК была «грубо» лишена возможностей для работы и безо всякой мотивировки депортирована в Советский Союз.