Русская песня в изгнании

Лето 1985 года. Мой диссидентствующий сосед врубает во всю мощь свой «Шарп 999», и из динамиков льется мощный, до мурашек продирающий баритон: «Четвертые сутки пылают станицы, потеет дождями донская земля…» Он сменяется звуком аккордеона и новым культурным шоком: «Поздней осенней порой, падая, листья шуршали…» «Только бы не выключил, только б звук не убавил», — твержу я про себя. Терять соседу нечего — он ждет документов на эмиграцию, и потому положить ему было на домком и участкового. Пленка крутится дальше, а я сижу и балдею. Так через стенку я впервые услышал Гулько.

Уникальная по своим масштабам творческая личность. Пожалуй, единственный из поющей русской эмиграции, чей профессионализм был отмечен американцами: он выступал в лучших залах Нью-Йорка, о нем по сей день печатают статьи в «Нью-Йорк таймс», а компания «Фин Эйр» на российско-американских рейсах наряду с песней Высоцкого предлагает пассажирам песню Гулько. Не будучи автором, он преподносит материал так, что именно его варианты исполнения стали каноническими в жанре.

Удовольствие, которое доставят слушателю эти альбомы, бесспорно. Это настоящие шедевры.

Мог ли я представить в 1985 году, что минует всего одна пятилетка по советскому календарю, и я познакомлюсь с Михаилом Александровичем лично! А история этого знакомства такова.

Мне только исполнилось семнадцать лет, я поступил в институт и первый раз полетел в Америку. Недолгое время спустя я оказался на Брайтоне в ресторане «Приморский», где тогда пел Михаил Гулько. Оказалось, что мой папа неплохо знаком с ним. «Он тебе споет что-нибудь, мы попросим Мишу, думаю, он не откажет», — сказал мне отец, чему, признаться, я не очень даже поверил.

Накануне я очень волновался и всё время думал, что же попросить исполнить самого Гулько. О нем слухов ходило едва ли меньше, чем о Токареве. Как раз в то время бежал на Запад шахматист Борис Гулько, что внесло некоторую путаницу в ситуацию.

А потом кто-то сказал, что Гулько вообще живет во Франции и это в прошлом белый офицер. Ну, здесь этимология понятна. Стоит только посмотреть на обложку диска Гулько «Синее небо России», где он стоит на фоне церкви в форме офицера царской армии.

Гулько относится к песне как никто, он ищет, подбирает, отсеивает материал подобно старателям, моющим золото. За четверть века выпущено пять номерных альбомов и два концертника, зато каких!

Разве хуже «Заграница», например, «Сожженных мостов»? Нет, лучше! Гулько единственный из эмигрантов, полностью оставшийся верным себе, он не сменил ни имидж, ни репертуар. Его ремесло — русская Песня. С большой буквы.

Михаил Гулько и Юз Алешковский, автор «Окурочка»

Как ни было тяжело, а делал Гулько всё всегда по-настоящему, потому и выжил. Он не очень легок и весел в общении, но иногда приоткрывается, если верит вам, и вы видите, что он все-таки больше Рак, чем Лев в личном плане. День рождения дяди Миши — 23 июля, пограничная дата. Он очень тонко душевно организован и не любит пристального внимания. «Последний шансонье эмиграции», «нью-йоркский затворник» — как только не зовут Гулько журналисты. А он живет в уютной квартире на берегу океана, творит там, отдыхает, готовит очень вкусные похлебки, раньше на пианино играл, теперь оставил лишь аккордеон.

Но всё я узнаю потом, а пока мне семнадцать и я первый раз буду слушать эмигранта не в зале, а в ресторане, смогу пообщаться, поговорить. Что же попросить спеть? Думал, думал. Решил — «Березы». Шикарное вступление гитары и проникающий в душу голос:

Березы, березы, березы,
Вам плакать уж больше невмочь,
Горьки и скупы ваши слезы,
Как жизнь, уходящая прочь.