Русская поэзия в 1913 году

Мы дети прогресса…
Дней прошлых завеса
Тебя отделяет от нас…
Иди к футуристам,
Примкни хоть к кубистам –
Тебя просветим мы сейчас.

А Я. Коробов с А. Семеновским издали во Владимире-на-Клязьме книгу стихотворных пародий «Сребролунный орнамент», на титульной странице которой красовалось: «Автору “Громокипящего Кубка” благоговейно посвящаем». Адресата этого втайне глумливого посвящения пародировал Коробов:

Белый фартук. Шарф, гребенка,
На щеках бутоны роз.
– Няня, няня, у ребенка
Оплаточьте сопленос…

(«Веснодень»)

Он же насмешливо перепевал двух левых акмеистов – Владимира Нарбута и Михаила Зенкевича:

Багряносиний рядотуш
И жирногноестный прилавок…
И целый сонм скотинодуш
Укорно зрится с пялопалок.

(«Мясоготовня»)[13]

При этом жанровое определение «пародия» в подзаголовке к книге Коробова и Семеновского отсутствовало: сметливому читателю предлагалось догадаться обо всем самому[14].

Но, по крайней мере, в одном встретившемся нам сходном случае даже самый сметливый читатель, вероятно, попал бы пальцем в небо: мы имеем в виду три вышедшие в Зенькове книжечки Сергея Подгаевского, производящие стопроцентное впечатление затянувшейся пародии на стихи сразу нескольких кубофутуристов, в первую очередь Алексея Крученых и Владимира Маяковского.

Приведем один характерный фрагмент из книги «Бисер»:

Затворились
Квадратные
Двери.
Как же
Не радоваться
Такой
Мудрости?!
Свиньи,
Гнояю
Задверно
Удавленных
Гнидами.
Гнусно
Корчится
Белиберда.

Один – из книги «Эдем»:

из ночи слезливой
выползла
рыжая змея моих
лжестраданий.
Пускай будет так.
Плач мой – визг.
визг пришибленной собачонки…
это
из другой оперы…
нет, нет… ничего
подобного!
улица. гм?

И один – из книги «Шип»:

мне – учителю, тарабарщно,
ните – ики.

И только твердое знание о том, что будущий соучастник Владимира Татлина по выставке «синтезостатичных композиций» Сергей Подгаевский писал свои стихи абсолютно «всерьез», заставляет перестать относиться к ним как к пародии и попытаться увидеть в этих стихах опыт усвоения футуристической поэтики.

И все-таки вслед за М. Л. Гаспаровым резко обособлять русскую модернистскую поэзию от массовой представляется нам не вполне корректным и уж точно – излишне категоричным. О значительном влиянии модернистов на не модернистов от противного убедительно свидетельствуют хотя бы процитированные выше пародии молодых авторов на стихи Северянина, Нарбута и Зенкевича[15].

Весьма многочисленными в стихотворениях не элитарных поэтов были вариации модернистских программных текстов, а иногда и прямое копирование модернистов.

Особенно усердно осваивали поэтику Бальмонта:

Я – поэт для взалкавших немногих,
Я – поэт предпоследних ступеней,
Там, где света ползучие блики
Переходят в холодные тени
И шуршат на пороге.

(Борис Дубиновский «У порога»)

Я – горюч, едко-жгуч, как ланиты слеза,
Я – река, я – ручей, я – загадка речей,
Я – опал и рубин, аметист, бирюза…

(Симеон Маслюк «Ум и чувство»)

Я хотел бы быть дерзким и смелым,
Парящим над небом орлом,
Я хотел бы быть сильным, могучим,
Людей всех бессильных царем!

(Анатолий Иоссель «Я хотел бы быть дерзким и смелым…»)

Но рьяно подражали и Брюсову:

Ты мне в неотвратимом сне приснилась
И с дрожью радостной сошла творить обряд,
И было сладостно испить священный яд
И долго, долго стыть, пока ты возле тмилась.

(Алексей Ефременков «Из сонаты»)

А также Блоку:

Но вот приходит он таинственный,
И я бросаю танцевать,
Сажусь с тобою, друг единственный,
На эту яркую кровать…

(Анатолий Доброхотов «Проститутка»)

И Городецкому: