Русская поэзия в 1913 году

Сельдерей и петрушечка! Свекла, лук
и морковушка!
Удивительно даже, как тут мимо пройти!..
Ах, вам фруктов? Каких-с ананасов изволите?
В бакалейную лавочку потрудитесь зайти!

Дина Стож в сборнике «Забытая тетрадь» уличила в подражании Северянину автора книги «Цветы на свалке», молодого поэта Владимира Пруссака:

Пламя в сердце запылало
(«Игорь» спичку Вам поднес),
Все цветы оно пожрало
И… остался лишь «навоз».

(«Цветы на свалке»)

А Александр Тарасов именно любителя экзотизмов – Игоря Северянина – в первую очередь клеймил в стихотворении, обобщенно озаглавленном «Футуристам»:

Вам угодно отличаться, показать себя хотите,
Что себя вы в целом свете постоянно так черните?
<…>
Повыдумывавши массу самых глупых выражений,
Написали очень много новых вы стихотворений,
Окрестив автомобили и галоши в «пантилеты»[39]

.И назвавши как-то дико все житейские предметы.

Но куда чаще в поэтических книгах 1916 года обнаруживаются вполне серьезные посвящения и обращения к Северянину, а также – в разной степени успешные попытки имитации его легко узнаваемого стиля. Иногда – почти рабские, пусть даже и без прямых ссылок на поэта:

Мы сидели над морем, в рубке бело-ажурной
Аметистово небо пылало вдали,
И опаловый перстень казался пурпурным
На руке вашей томной, как отблеск зари.

(В. Королевич «Паж королевы»)

Миг напряженности… Дыханье вечера…
Ты одеваешься в манто атласное…
Ты вся холодная, как холод глетчера,
А жизнь заставила быть нагло-страстною.

(А. Коровин «Миг напряженности… Дыханье вечера…»)[40]

Позади только замыслы. Впереди воплощения.
А сейчас я бездействую… но со мной моя лень.
Лень! – какая красавица!.. и в каком отупении –
Обвилась и не движется: то сирена, то пень.

(Я. Сильв «Лень (под неостиль)»)

Иногда стихотворные подражания Северянину прямо обращены к нему или снабжены эпиграфом из него, как, например, одно из стихотворений в книге Нины Каратыгиной «Кровь животворящая» или послание Владимира Коробкова «Игорю Северянину»:

Парнас был скучен и пустынен,
Лелея прошлый трафарет,
И вдруг меж нас, как некий Минин,
Возник неслыханный поэт.

Или стихотворение Анатолия Микули «Золотой купидон. На мотив И. Северянина»[41]; или послание Давида Хаита из его книги «Шрапнель страстей: лирионетты» «Игорю Северянину (Экспромт)»:

Умерли двое – Мирра и Фофанов…
Душу огрезив лиловью,
Кажете свету вы строфы новь,
Где расцветают любовью
Мирра и Фофанов.

Лавой души ослепленный,

Пьете улыбь вы и кофе нов,
Сердце же ранят влюбленное
Мирра и Фофанов.

Или его же стихотворение «Небожители», посвященное «Моему солнечному учителю Игорю Северянину».

Весьма показательно, что именем автора «Громокипящего кубка» открывается список поэтов-учителей в предисловии Аркадия Коровина, Василия Лебедева и Елизара Перлина к их «Первой брошюре стихов»: «Перед нами стояли колоссы модернизма, и мы безотчетно шли к ним. Это были: Северянин, Блок, Брюсов, Бальмонт. И в наших стихах порой слышатся их мотивы, порой мелькают искры их настроений».

Отдельного упоминания заслуживает стихотворец Виктор Дворяшин, чье преклонение перед автором «Кареты куртизанки» отразилось даже в выборе собственного псевдонима. На обложках двух сборников Дворяшина, вышедших в 1916 году, красовалось – «Олег Полярный». Впрочем, подспудно здесь таилась и гордыня: Дворяшин хотел быть «севернее» самого Северянина[42]. Он воображал себя тем «Поэтом», явление которого Северянин предрек в своем «Прологе»:

Придет Поэт! Он близок, близок!
Он запоет! Он воспарит!