Осел увидел СоловьяИ говорит ему: «Послушай-ка, дружище!Ты, сказывают, петь великий мастерище.Хотел бы очень яСам посудить, твое услышав пенье,Велико ль подлинно твое уменье?»Тут Соловей являть свое искусство стал.Защелкал, засвисталНа тысячу ладов, тянул, переливался;То нежно он ослабевалИ томной вдалеке свирелью отдавался,То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.Внимало все тогдаЛюбимцу и певцу Авроры:Затихли ветерки, замолкли птичек хоры,И прилегли стада.Чуть-чуть дыша, пастух им любовалсяИ только иногда,Внимая Соловью, пастушке улыбался.Скончал певец. Осел, уставясь в землю лбом!«Изрядно, — говорит, — сказать неложно,Тебя без скуки слушать можно;А жаль, что незнакомТы с нашим петухом;Еще б ты боле навострился,Когда бы у него немножко поучился».Услыша суд такой, мой бедный СоловейВспорхнул и — полетел за тридевять полей.Избави, бог, и нас от этаких судей.
Предлинной хворостиной МужикГусей гнал в город продавать;И, правду истинну сказать,Не очень вежливо честил свой гурт гусиной:На барыши спешил к базарному он дню(А где до прибыли коснется,Не только там гусям, и людям достается).Я мужика и не виню;Но Гуси иначе об этом толковалиИ, встретяся с прохожим на пути,Вот как на мужика пеняли:«Где можно нас, Гусей, несчастнее найти?Мужик так нами помыкаетИ нас, как будто бы простых Гусей, гоняет;А этого не смыслит неуч сей,Что он обязан нам почтеньем;Что мы свой знатный род ведем от тех Гусей,Которым некогда был должен Рим спасеньем:Там даже праздники им в честь учреждены!»«А вы хотите быть за что отличены?» —Спросил прохожий их. «Да наши предки…» — «Знаю,И все читал; но ведать я желаю,Вы сколько пользы принесли?»«Да наши предки Рим спасли!»«Все так, да вы что сделали такое?»«Мы? Ничего!» — «Так что ж и доброго в вас есть?Оставьте предков вы в покое:Им поделом была и честь;А вы, друзья, лишь годны на жаркое».Баснь эту можно бы и боле пояснить —Да чтоб гусей не раздразнить.