Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского

«Война же обыкновенная будет самой длительной и самой кровавой из всех войн человечества. Уж по крайней мере подобно вьетнамской (с которой будет схожа во многом) она никак не будет короче 10‒15 лет и разыграется, кстати, почти по тем нотам, которые написал Амальрик, посланный за это на уничтожение, вместо того чтобы пригласить его в близкие эксперты. Если в 1-й мировой войне Россия потеряла до полутора миллионов человек, а во 2-й (по данным Хрущева) – 20 миллионов, то война с Китаем никак не обойдется нам дешевле 60 миллионов голов, – и, как всегда в войнах, лучших голов, все лучшие, нравственно высшие, обязательно погибают там. Если говорить о русском народе – будет истреблен последний наш корень, произведется последнее из истреблений его, начатых в XVII веке уничтожением старообрядцев, потом – Петром, потом – неоднократно, о чем тоже не буду в этом письме, а теперь – уже окончательное. После этой войны русский народ практически перестанет существовать на планете. И уже только это одно будет означать полный проигрыш той войны, независимо ото всех остальных ее исходов (во многом безрадостных, в том числе и для вашей власти, как вы понимаете). Разрывается сердце: пред ставить, как наша молодежь и весь лучший средний возраст по шагает и поколесит погибать в войне, да какой? – ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ, за что? – главным образом за мертвую идеологию. Я думаю, даже и вы не способны взять на себя такую ужасную ответственность!»

Будто какая-то война в мире начиналась из-за идейных споров. Даже Крестовые походы имели под собой исключительно социально-экономическую основу. Но Солженицын делает вид, что этого не знает. Из текста писателя следует, что только СССР – единственное агрессивное государство, а США – белые и пушистые.

«Никакой самый оголтелый патриотический предсказатель не осмелился бы ни после Крымской войны, ни, ближе того, после японской, ни в 1916-м, ни в 21-м, ни в 31-м, ни в 41-м годах даже заикнуться выстроить такую заносчивую перспективу: что вот уже близится и совсем недалеко время, когда все вместе великие европейские державы перестанут существовать как серьезная физическая сила; что их руководители будут идти на любые уступки за одну лишь благосклонность руководителей будущей России и даже соревноваться за эту благосклонность, лишь бы только русская пресса перестала их бранить: и что они ослабнут так, не проиграв ни единой войны, что страны, объявившие себя „нейтральными“, будут искать всякую возможность угодить и подыграть нам; что вечная грёза о проливах, не осуществясь, станет, однако, и не нужна – так далеко шагнет Россия в Средиземное море и в океаны; что боязнь экономических убытков и лишних административных хлопот будут аргументами против российского распространения на Запад; и даже величайшая заокеанская держава, вышедшая из двух мировых войн могучим победителем, лидером человечества и кормильцем его, вдруг проиграет войну с отдаленной маленькой азиатской страной, проявит внутреннее несогласие и духовную слабость».

Ну, и так далее. Хотя к Западу Солженицын ни тогда, ни после не питал большой любви, но он полагал: СССР опасен из-за того, что в нем пустила корни ушедшая с Запада марксистская идеология. Она во всем виновата! А вот как он видел ближайшее будущее человечества? Ничего нового. Всего лишь развитие идей непримиримых эмигрантов начала 20-х. Кстати, в китайском маоизме от марксизма уже вообще ничего не осталось, кроме «обертки». Его основа – традиционная китайская конфуцианская имперская идеология. В Латинской Америке основой тамошнего варианта маоизма являлся осовремененный боливаризм. Но на Западе-то хотели слышать о «коммунистической угрозе».

Второе письмо… По сути, Солженицын упрекает главу Православной Церкви в трусости, в том, что служители Церкви не бросаются очертя голову на борьбу с советской властью…

«Почему, придя в церковь крестить сына, я должен предъявить паспорт? Для каких канонических надобностей нуждается Московская Патриархия в регистрации крестящихся душ? Еще удивляться надо силе духа родителей, из глубины веков унаследованному неясному душевному сопротивлению, с которым они проходят доносительскую эту регистрацию, потом подвергаясь преследованию по работе или публичному высмеиванию от невежд. Но на том иссякает настойчивость, на крещенье младенцев обычно кончается все приобщение детей к Церкви, последующие пути воспитания в вере глухо закрыты для них, закрыт доступ к участию в церковной службе, иногда и к причастию, а то и к их присутствию. Мы обкрадываем наших детей, лишая их неповторимого, чисто-ангельского восприятия богослужения, которого в зрелом возрасте уже не наверстать, и даже не узнать, что потеряно.