Русская принцесса Монако

– Не хочу в каюту, – заупрямилась я.

– Да хватит недотрогу из себя строить! – Тимур приподнял меня под локти и присосался к моим губам. Потом вернул на землю и неожиданно сильно прижал к себе.

От боли, пронзившей грудь, а за ней и все тело, я заорала и укусила его за язык.

– Ах ты, сучка строптивая! – схватил он меня за волосы. – Да я тебя сейчас прямо тут трахну! – он легко поднял меня на руки и куда-то понес.

– Нет! – отбивалась я руками и ногами. – Пусти сейчас же! Я Ильдару скажу!

– Да имел я твоего Ильдара, – тяжело выдохнул Тимур и, придавив меня к поручням, стал одной рукой задирать платье, а второй шарить по телу.

Когда воспаленная страстью клешня добралась до моей груди и с силой сжала ее, я испытала такую пронзительную боль, что звезды, как мне показалось, посыпались с неба прямо в мои глаза.

– А! – завопила я и изо всех сил вонзилась коленкой в разбухшее причинное место мучителя.

Он согнулся, ослабил хватку, и я, вырвавшись из рук насильника, понеслась незнамо куда, задрав подол платья почти до пупа, чтобы не мешало. Открывались какие-то двери, мерцали призрачным светом маленькие и большие коридоры, какие-то люди шарахались в стороны от моего стремительного галопа. Сзади тяжело бухали ноги Тимура. Понимая, что сейчас он меня настигнет, я заскочила в какой-то очередной коридор, ярко освещенный, с ковровой дорожкой во всю длину, и поняла, что попала в тупик. Коридор заканчивался дверью. Единственной.

Нисколько не раздумывая, я вломилась в эту дверь, повернув ручку. Щелчок, раздавшийся следом, показал мне, я спасена. По крайней мере, на какое-то время.

* * *

Отдышавшись и наконец отодрав свое чуткое ухо от двери, я подергала ее, проверяя замок на прочность, затем огляделась.

Помещение, куда я так счастливо влетела, было довольно большим, контуры несколько терялись в полумраке, но как-то интуитивно угадывалось, что оно абсолютно круглое. К ногам уютно ластилось что-то теплое и пушистое, типа шкуры неведомого животного. В центре комнаты горел настоящий очаг, над огнем к изящной металлической дужке был подвешен удивительного вида чайник – широкий, приземистый, начищенный до блеска, с красивой, украшенной чеканкой крышкой. Чуть в стороне от очага на тщательно отесанных рогатинах висели пучки трав, гроздья сушеной рябины, зеленые еловые ветки.

Несколько в отдалении на вешалке прямо под потолком парила удивительная шубка. Снежно-белая, отороченная по рукавам и подолу серым мехом, она вся была расшита сверкающим разноцветным бисером, узоры которого оттенял красно-золоченый толстый кант из шнура. Рядом, на других плечиках, распростерлась длинная красная рубаха… или плащ, по крайней мере, ткань на вид была очень плотной, тоже искусно расшитая бисером, цветными нитками, кусочками меха и костяными пуговицами. Прямо под шубкой стояли меховые же сапоги, двухцветные, украшенные вышивкой.

На легкой полке, отгораживающей очаг от остального пространства, расположились несколько премиленьких фигурок, как я поняла, вырезанных из кости, желтовато-белых, невесомых: мужчина с ребенком, вытянувший шею морж и олень с олененком.

Меня накрыло странное чувство, я даже головой покрутила, прогоняя наваждение: вдруг показалось, что я где-то на дальнем-дальнем севере, в пустынной тундре. Вот сейчас откроется дверь, и в чум – ведь такое жилище называется чумом? – ввалятся вместе с клубами морозного пара охотники, добывшие морского зверя…

– Кто позволил? – вдруг услышала я странно-спокойный, даже ленивый голос. – Зачем?

Я подалась на звук и увидела высокого мужчину, короткостриженого, в растянутом широком свитере и вытертых джинсах. Несмотря на неопрятную небритость, его лицо невозможно было не узнать – Ефрамович. Хозяин яхты. Губернатор великих северных территорий.

– Кто вы? – он подошел ближе. – А вообще-то, садись, раз пришла. В тундре гостей на мороз не выгоняют.

– Простите, – пробормотала я, сильно смутившись. – Случайно. За мной гнались…

– Волки? – удивился он.

– Волк, – согласилась я. – Один.

– Недострелили, – сокрушенно развел он руками. – Принимаю упрек. Как хозяин.

– Извините, – еще больше растерялась я. – Мне идти?

– А волк? – удивился он. – Оставайся. Мне одному что-то тоскливо… Хочешь выпить?

Отрицательное движение головой.

– Я тоже не пью. А иногда надо бы. Семечки будешь? Лучший способ тренировать волю. – Он показал на две серебряные миски: в одной чернели очистки, в другой белели ядрышки. – Семечки нужно щелкать, а зернышки выплевывать.

– Зачем?

– Говорю же, тренировать волю. Слушай, давай поиграем в слова. Умеешь?

Я неопределенно покрутила головой. Он провел меня в глубь чума, усадил на низкий диван, покрытый оленьими шкурами. Взял за руку и, поглаживая мои пальцы, напевно произнес:

– Яхта… яхта…

Господи, да он же сумасшедший! Точно, как Тимур и говорил, – на яхтах двинутый!

– Не бойся, – он вдруг виновато улыбнулся. – Я хочу тебя, ангелочек!