Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие

В целом ряде своих произведений (можно назвать, к примеру, пьесу «Щи» или рассказ «Машина» из книги «Пир») писатель моделирует реальность, в которой именно пища и ее приготовление / поглощение становится основной духовной ценностью и культурообразующим началом, подчиняя себе все социальные и культурные институты.

Владение секретами приготовления изысканных блюд считается уделом посвященных и объектом борьбы различных властных группировок, что доказывает: механизм формирования социальных иерархий един вне зависимости от ценностей и идеалов, которые лежат в их основе, будь то ценности, условно говоря, «духовные» или «материальные». Более того, само определение «духовное» или «материальное» (как и позитивное или негативное маркирование тех или иных ценностей) конвенционально, т.е. является результатом социальных договоренностей, обоснованных и регламентированных культурой и идеологией.

Другой аспект вездесущей Власти, против которого выступает В. Сорокин, обозначен через тоталитарность самого языка, запирающего человеческое сознание в жесткую решетку своих категорий. Эта власть воспринималась писателями, чье творчество развивалось в рамках модернистской парадигмы, как нечто органичное. В. Сорокин, как писатель постмодернистской и контрмодернистской направленности, усматривает здесь проявление диктатуры языка, тоталитарной по своей сути. Он исходит из мысли, сформулированной лингвистами Д. Лакоффом и М. Джонсоном: «Метафора пронизывает всю нашу повседневную жизнь и проявляется не только в языке, но и в мышлении и действии. Наша обыденная понятийная система, в рамках которой мы мыслим и действуем, метафорична по самой своей сути».

Писатель стремится обнажить скрытую власть метафоры, подвергнуть ее деконструкции, развоплощению, что достигается с помощью излюбленного приема – реализации метафоры. Так, в «Насте»,одном из рассказов книги «Пир», праздничное пиршество в честь совершеннолетия дочери помещика Саблина заключается в буквальном приготовлении Насти и поедании ее гостями; когда же священник отец Андрей просит руки Арины – дочери помещика Мамута, девушке отпиливают руку.

В другом рассказе – « Жрать!» —используется прием, знакомый по второй части романа «Норма» – только теперь на месте слова «нормальный» оказывается стилистически грубое слово «жрать»: на 28 страницах повторяются однотипные синтаксические конструкции: «Жрать мысли о вечности»; «Жрать звук полного отсутствия»; «Жрать блеск далеких звезд»; «Жрать пустое место».

Финальная фраза рассказа («Жрать пустое место») объясняет смысл повторяющегося приема: пожирание становится процессом, аналогичным чувственному восприятию или мыслительному акту, метафорически их замещает, поскольку все они способны поглощать окружающую реальность, перерабатывая ее в нечто иное, будь то жизненная энергия, эмоции или картина мира, заключенная в сознании человека. Пустота как абсолютное отсутствие прерывает этот процесс, так как равно недоступна ни для пожирания, ни для чувственного восприятия или мысленного представления, и потому на ней перечень прерывается.

В начале 2000-х годов В. Сорокин все активнее работает с материалом, до недавних пор считавшимся прерогативой массовой беллетристики, – коллективными мифами об уголовной среде и смежными с ними мифами о «новых русских». Взаимопроникновение мира большой политики, больших денег и «большой дороги» привело к перераспределению сфер власти, а значит, и сопутствующих ей ценностных систем. Уголовная вольница оказывается жестко структурированным, строго иерархичным миром со своими законами, языком, символикой, которые проникают в смежные с ней сферы бизнеса и политики. Весьма характерным здесь оказывается последний роман писателя – «Лёд», вместе с «приквелом» под названием «Путь Бро» и «сиквелом» «23000», образовавшим книгу «Трилогия».

Изображенное в этом произведении таинственное братство, в отличие от подобных сообществ из предыдущих произведений В. Сорокина, имеет совершенно конкретную цель: собрать вместе 23 тысячи избранных – существ с голубыми глазами и светлыми волосами, Детей Света. Их отличает от обычных, «пустых» людей не только внешность, но и способность «говорить сердцем», называть свое истинное имя, если в область сердца ударить молотом, сделанным из льда, который добывается на месте падения Тунгусского метеорита. Члены братства «просеивают человеческий материал», находя похожих на них людей и испытывая их ударами ледяных молотов, которые для всех, кто не относится к «избранным», оборачиваются мучительной смертью.