Русская психиатрия от Николая II до Сталина

А. А. Говсеев, Н. Д. Максимов, К. Р. Евграфов в прениях обратили внимание на то, что, когда в совершении преступления подозревается психически больной, суд не обсуждает вопроса о самом факте преступления, а между тем это важно, когда обвиняемому угрожает принудительное лечение.

На II съезде психиатров поднят был вопрос о патологическом аффекте и отличии его от физиологического — вопрос, давно обсуждавшийся в русской литературе[62]. Главным критерием патологического аффекта признавалось затемнение сознания, амнезия и резкое астеническое состояние (сон) после аффекта; без этого нет патологического аффекта. Сербский указывал еще на «физиологический аффект на патологической почве», аффект у лиц, стоящих на грани между здоровьем и болезнью, — у истеричных, алкоголиков, тяжелых дегенератов и др. «Эти лица, — говорил Сербский, — и в обычном состоянии возбуждают сомнения, могут ли они руководить своими действиями; когда же к этому присоединяется аффект, то это ведет к тому, что они часто утрачивают и последние остатки самообладания… и самый характер аффекта нередко представляет особенности в виде, например, иллюзорного восприятия окружающего. Поэтому подобные аффекты, хотя и не сопровождаются бессознательным состоянием и амнезией, приближаются к аффекту патологическому и во многих случаях должны вести к освобождению от ответственности».

Довольно много докладов на съездах (на VI Пироговском — доклад С. И. Штейнберга, на заседании Киевского общества — доклад Н. А. Облонского, на VIII Пироговском съезде и в Медицинском совете в 1906 г. — доклады В. М. Бехтерева)[63] было посвящено также вопросу об облегчении условий развода в случае психической болезни одного из супругов. Вопрос возбуждал интерес потому, что хотя в Своде законов (т. X, ст. ст. 5 и 37 и др.) вступать в брак с психически больным запрещалось и такие браки считались недействительными, однако православным расторжение брака, кроме случаев неспособности к сожитию и прелюбодеяния, не разрешалось. Между тем психиатры считали необходимым в случае душевной болезни одного из супругов принять меры для предупреждения появления потомства.

Синод сделал уступку и издал распоряжение принимать заявления о разводе с психически больными, но лишь в тех случаях, когда устанавливалось, что «если не само сумасшествие, то его зачатки можно отнести к добрачному периоду». Законопроект о разводе был внесен и в Государственную думу.

Судебнопсихиатрическая экспертиза, в особенности в первые годы земской психиатрии, значительно содействовала и развитию общих клинических знаний в земских психиатрических больницах. До появления земской психиатрии врачами-экспертами везде, кроме столиц, были уездные врачи; вопрос о психиатрической экспертизе поднимался редко, — только в самых эксквизитных случаях психической болезни. Со времени земской реформы и введения гласных судов, появления вместо приказных домов умалишенных земских психиатрических больниц дело стало резко меняться. Так как в первые земские годы больные поступали в психиатрические учреждения главным образом через полицию, то главный контингент их состоял как раз из лиц, приходивших в столкновение с законом, и судебная экспертиза стала важнейшим делом первых земских психиатров, на ней они учились клинической психиатрии. Поэтому первыми русскими руководствами психиатрии в земский период были «Очерки судебной психологии» проф. Фрезе (1874), «Сборник статей по судебной медицине» П. И. Ковалевского (1872), а не общие учебники. Если просмотреть первые журнальные статьи русских психиатров, то и здесь мы увидим в большинстве случаев хорошие описания случаев экспертизы. Большой интерес в дореволюционное время представляли посмертные заочные экспертизы, возникавшие в связи с судом из-за духовных завещаний [64] (в полном ли уме эти завещания совершены).

Вопрос о месте, куда помещать невменяемых и испытуемых психически больных, совершивших преступление, после долгих дискуссий был решен; с 1 января 1914 г. все криминальные психически больные должны были призреваться в правительственных окружных лечебницах.

Там же должны были призреваться и «все те больные (опасные), призрение которых требует особых мер, не совпадающих с мерами лечения и призрения в современных гражданских психиатрических лечебницах (norestraint)», говорилось в циркуляре Министерства внутренних дел.

С 1908 г., как уже говорилось, в окружных лечебницах были организованы особые «крепкие» отделения.