Русская религиозная философия

То, что Сергей Николаевич называл всеединством, соборностью, для его брата стало духовной мистической реальностью, которая отображена в иконописи. И он подчеркивал, что в древних храмах, которые сохранили первоначальную роспись, существует некое единство всей композиции, и все движения, все лики, все руки святых обращены к одному центру — это гармония мира. Она была дана людям. Но она была потеряна, стены были закрашены, исчезли золотые купола, вознесенные к небу, их заменили шарики на тонких ножках, шпили — это утрата видения. И то, что уже Трубецкой это сознавал и говорил об этом людям, было знаком перехода к иному восприятию иконы, к иному восприятию мира в целом. И если говорить об аскетизме древнерусской иконы, то аскетизм здесь не мрачный, не тот, о котором говорил Василий Васильевич Розанов («темный лик»), а это преодоление злобы мира сего.

Евгений Трубецкой пишет множество памфлетов, статей и все время утверждает смысл против бессмыслицы. Мировая война, революция, Гражданская война — это все бессмыслие, а смысл — это любовь и единство. Такова была его главная точка зрения, его ощущение. Если мы разобьем картину на куски, она лишается смысла; если мы разобьем статью на куски — она лишается смысла. Только целостный организм имеет смысл. Если мы отрежем от организма часть, то он умирает, потому что он бессмыслен. Вот таково органическое единство мира.

Евгений Трубецкой верил в то, что страна должна пройти через тяжелые очистительные страдания. В это время его друзья уже покидали отечество, но он мечтал только о том, чтобы умереть на родной земле. Так и случилось. Он уехал на юг, примкнул к Белому движению и умер в Новороссийске от тифа в 1920 г. С этого времени его произведения больше не переиздавались, имя его было вычеркнуто из истории русской культуры, и только сегодня он и его брат начинают к нам снова возвращаться.

Это самый краткий абрис того, что можно было рассказать об этих двух замечательных людях.

28 апреля 1990 г.

Религиозно–философские взгляды Льва Толстого

Лев Николаевич Толстой не был философом, богословом в полном смысле слова. И сначала я не собирался посвящать целую встречу его религиозно–философским воззрениям. Но все-таки я вижу, что это необходимо. И сегодня мы остановимся на нем в нашем интересном и непростом путешествии по области, долгое время скрываемой от людей, интересующихся русской религиозной мыслью. Когда мы говорим о Толстом, то прежде всего имеем в виду писателя, автора романов, повестей, но забываем о том, что он также и мыслитель. Можно ли назвать его крупным мыслителем? Он был крупный человек, он был великий человек. И даже если мы не можем принять его философию, почти каждый из нас благодарен ему за какие-то радостные мгновения, нами испытанные, когда мы читали его повести, его художественные произведения. Мало находится людей, которые вообще бы не любили его творчества. В разные эпохи нашей собственной жизни Толстой вдруг открывается нам с каких-то новых, неожиданных сторон.

Лев Николаевич Толстой Портрет работы И. Крамского

Если это так, то имеем ли мы право рассуждать, как рассуждают некоторые люди: Толстой был гений литературы, а то, что он писал что-то скучное по философии и религии, — это лучше не затрагивать, и хорошо, что это никогда не включают в собрания сочинений, кроме академического. (А академическое — это малодоступное грандиозное 90–томное собрание, с которым работают в основном специалисты–литературоведы и историки.) Поэтому неудивительно, что на протяжении всего времени, прошедшего после смерти Льва Николаевича, особенно в советский период, мало кто серьезно обращал внимание на эту сторону его творческой деятельности.

Но, друзья мои, это великая неблагодарность! Я говорю вам это совершенно искренне. Являясь православным священником, членом той Церкви, которая издала определение, отлучающее Толстого от Церкви, я тем не менее подчеркиваю, что это вовсе не означает, что мы должны быть несправедливы к этому человеку и перечеркнуть то, что волновало этого ушедшего из жизни гиганта, может быть, гораздо больше, чем его художественные произведения. Это была его внутренняя жизнь, это было то, что мучило и восторгало его на протяжении всей его долгой жизни.

Те немногие из вас, кто, возможно, читал его дневники, легко могли убедиться, как рано Толстой начал анализировать свои поступки, как рано он стал задумываться над смыслом жизни, как думал о смерти, об этических свойствах человеческого бытия и человеческого общества. И оказывается, он не просто писатель, а действительно некая синтетическая могучая личность.