Русская религиозная философия

Мать Мария была многосторонний человек, все умела, у нее были золотые руки — она и стряпала, и вышивала. Она делала для церкви красивое вышивание, это была последняя ее работа в жизни — в концлагере перед смертью она вышивала икону, которую не успела закончить. Писала, печаталась. Я специально не говорю о ее поэзии, которая целиком философская, часто это поэзия Иова…

Итак, основная концепция в том, что христианин — это человек, воплощающий в себе Христа, что человек должен себя отдать целиком, — это не декламация. Когда она приняла пострижение с именем Марии, она сказала: «Ну, теперь время для декламации кончилось». Интересно, что когда в революционные годы речь шла о том, что она пожертвовала свое имение под Aнапой народу и ее спрашивали в суде: «Почему вы это сделали?» — Она сказала: «Это красивый жест». Не осталось теперь времени для красивых жестов, а только труд, непрерывный труд. И с каким весельем, с какой энергией, с каким остроумием, с каким отсутствием какого–либо ханжества она все это совершала! Для нее не было чужих, вот почему и стихи, и те философские работы, которые она опубликовала в различных эмигрантских журналах, — это не было теоретизирование, это не была заумная, заоблачная философия, а это был кристаллизованный опыт души самоотверженного человека.

Надо сказать честно, что многие православные люди смотрели на нее с недоверием, с насмешкой. Мне рассказывали некоторые бывшие эмигранты, что ее считали сумасшедшей, чудачкой, обвиняли в том, что она позорит монашескую одежду, что идет к таким вот людям, что она общается с сомнительными и отверженными. Ну, скажем, вот такой момент. Какая–то девочка попросила дать примерить ее монашескую одежду, она со смехом дала, они были обе довольны. Но все говорили: как она может! Ханжи ее не переваривали.

На одной вилле находилось ее благотворительное учреждение, Центр духовной и материальной помощи. Характерно, что она всегда старалась и духовно, и материально помочь людям. При Центре была церковь, и там служил ученый монах отец Киприан Керн, суровый сторонник строгих традиционных правил, и он был в ужасе от того, что творила эта женщина. Им было необыкновенно тяжело вместе.

В скором времени все стало легче, потому что вместо отца Киприана Керна (кстати, это был родственник пушкинской Aнны Керн) пришел отец Дмитрий Клепинин, молодой священник, 1904 года рождения, сын архитектора, брат погибшего у нас в 1939 году историка Клепинина, тоже молодого, который, живя в эмиграции потом решил приехать в Советский Союз, чтобы как–то наладить мосты между эмигрантами и советской Россией, приехал в 1937 и погиб через два года (он автор книги про Aлександра Невского, которая скоро должна у нас выйти).

Отец Дмитрий Клепинин был человеком глубокой веры, необыкновенно нежного сердца, твердых убеждений, всецело разделяющий воззрения матери Марии. Он содействовал ее работе в «Православном деле», ее бесконечной заботе о страдающих, он стал ее незаменимым помощником, духовным руководителем и стал ее сомучеником, ибо погиб в том же месте, где и она, то есть в немецком концлагере Равенсбрюк. Сегодня здесь (нам так повезло) присутствует Aнтон Aржаковский, родной внук отца Дмитрия Клепинина, я думаю, что в конце нашей беседы он, может быть, что–нибудь расскажет о своем дедушке.

Они работали вместе и тогда, когда начался трагический момент окупации Франции. Сидеть дома, опять запереться в какой–то башне — никогда! И мать Мария и отец Дмитрий становятся активными деятелями Сопротивления. Уехав из России, и он и она никогда не теряли любви к своему отечеству. Однажды за обедом кто–то сказал, что при наступлении немцев погибло столько–то тысяч советских солдат, и один из присутствующих заметил: «Это еще мало». И тогда мать Мария сказала: «Убирайтесь вон, а адрес гестапо вам известен». Она всегда верила в победу русской стороны. И в конце концов это кончилось арестом обоих в 1943 году.

Я не буду останавливаться на подробностях, в кинофильме это все изображено достаточно ясно, хотя и, конечно, искажено. Например: есть замечательные воспоминания о том, как она находлась в концлагере. Она ведь туда попала еще до ареста, когда на велодроме собрали детей из еврейских семей для того, чтобы их потом увозить в концлагеря. Она туда пробралась и как–то пыталась помочь людям: тысячи людей, один водопроводный кран, все просто погибали от голода, жажды и скученности. Сестра генерала Де Голля вспоминает, что в самых адских условиях мать Мария окружала себя людьми и начинала с ними беседы, дискуссии, это был вызов — в адских условиях концлагеря сохранять духовную жизнь, сохранять интеллектуальные интересы, сохранять любовь друг к другу. Об этом вспоминают многие, кто находился с ней в те дни. Одна из ее соузниц вспоминает также, что они беседовали о чем–то, и подошла эсэсовка, и ударила мать Марию по лицу, а та даже не повернулась и продолжала разговаривать, как будто это была муха, — она хотела этим показать, что не замечает этих людей.