Русская революция, 1917

На том разговор закончился. Я остался в Гатчине, куда, как уже говорилось, в тот же вечер вернулись все части.

Новость об «отступлении войск Керенского» с молниеносной быстротой распространилась по городу задолго до возвращения казаков, у одних вызвав нечто вроде паники, у других двойной прилив сил и дерзости. Вечером незадолго до прибытия Краснова меня посетила делегация исполкома Всероссийского Союза железнодорожников. Она приехала из Петрограда, чтобы предъявить мне наглый ультиматум, требуя под угрозой забастовки на железных дорогах начать переговоры о мире с большевиками. Мне дали несколько часов на раздумья. Затем последовала очень бурная сцена. Предательство руководителей Союза железнодорожников до крайности осложнило наше трагическое положение забастовкой, которая нисколько не препятствовала продвижению сосредоточивавшихся в Петрограде большевистских вооруженных отрядов с резервами, подходившими с Балтики, тогда как мы были отрезаны от всех фронтов и находившегося в пути подкрепления.

Надо было спешно и как можно раньше организовать оборону Гатчины против возможного наступления со стороны Красного Села и Ораниенбаума. Но действовать становилось почти невозможно, несмотря на присутствие в городе огромного числа офицеров, которые больше предпочитали проводить время во дворце, в штабе за обсуждением ситуации, критикуя всех и все. По возвращении генерала Краснова я передал ему ультиматум Союза железнодорожников. По его мнению, с учетом обстоятельств было бы разумно начать переговоры о перемирии, чтобы выиграть время. Кроме того, на его взгляд, это в определенной степени успокоило бы казаков, которые все сильней восставали против офицеров, и дало бы нам передышку до прибытия подкрепления.

Казаки теряли всякую надежду увидеть прибытие этого пехотного подкрепления. Напрасно мы им показывали кипы телеграмм с сообщением о движении эшелонов, убеждали, что подкрепление вот-вот придет, ждать осталось недолго, но все было тщетно! Они все сильней поддавались влиянию агитаторов, все меньше верили нашим словам, все больше злились и раздражались даже на собственных офицеров.

Воспользовавшись приездом в тот же самый вечер 12 ноября друзей из Петрограда, я вручил им письмо для Н. Д. Авксентьева, председателя Совета республики, передавая ему на случай «крайней необходимости» полномочия и обязанности председателя Временного правительства и одновременно прося без промедления заполнить вакантные министерские посты.

Едва успев это сделать, получил известие, что некий союз офицеров в Гатчине настоятельно требует назначения Савинкова командующим обороной города, которую они общими усилиями организуют немедленно. Я назначил Савинкова на этот пост, что в тот же вечер дало большевикам новый повод назвать меня «контрреволюционером».

Только совсем поздней ночью я остался один с двумя своими молодыми адъютантами, лейтенантами Кованко и Виннером, которые до конца сохранили мне верность. Можно было, наконец, подумать о собственной судьбе, сомневаться в которой уже не приходилось. Жена Кованко уехала к отцу. Я с большим трудом уговорил его оставить меня при первой возможности, вскоре представившейся. Юный девятнадцатилетний Виннер, который ни разу не расставался со мной с начала революции, категорически отказался поддаться на уговоры и уехать в такой час. Мы согласились вместе встречать надвигавшиеся события. Оба уже чувствовали, что решается наша судьба.

Утром 13 ноября я созвал военный совет с участием генерала Краснова, начальника его штаба полковника Попова, помощника командующего войсками Петроградского военного округа капитана Кузмина, Савинкова, Станкевича и еще одного штабного офицера. Кратко описав политическую ситуацию, основываясь на имевшихся у меня сведениях, попросил начальника штаба оценить военное положение, доложить о движении войск. Затем предложил совету высказаться по вопросу согласия или отказа от перемирия. Мнения высказывались по старшинству, первыми получили слово самые младшие помощники. Только двое из нас — я и Савинков — были категорически против всяких переговоров. Все присутствовавшие военные единодушно заявили о необходимости немедленно вступить в переговоры, поскольку иначе невозможно справиться с казаками.

Больше обсуждать было нечего ввиду мнения большинства: как бы это ни было трудно, иного выхода не оставалось; следовало вести переговоры, чтобы выиграть время. С другой стороны, я не мог предоставить Краснову с его штабом возможность сказать казакам: «Мы за мир, а Керенский нам приказывает сражаться». Поэтому я согласился с мнением большинства, и военный совет приступил к разработке технических условий переговоров.

Было решено отправить Станкевича в Петроград, чтобы проинформировать Комитет спасения родины и революции о поставленных мною условиях переговоров. Жаль, не могу вспомнить полный текст этого документа. В любом случае условия оказались неприемлемыми для большевиков, которые после нашего отступления из Царского Села больше не сомневались в своем успехе.