Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917

До Октябрьского манифеста Россия была страной самодержавной. Согласно Основным законам, ее властитель, Государь Император, был монархом неограниченным и самодержавным. Первое определение означало, что он не ограничен никакими конституционными рамками, а второе — что он не ограничен никакими учреждениями². Первоначальное определение императорская власть получила в 1716 году в Военном Регламенте Петра Великого (гл. 3, ст. 20), сохранявшем силу и в 1900 году: «Его Величество есть самовластный Монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен; но силу и власть имеет свои Государства и земли, яко Христианский Государь, по своей воли и благомнению управлять».

Государь был единственным законотворцем и автором распоряжений. Согласно статье 51 Основных законов, «никакое место или правительство в государстве не может само собою установить нового закона, и никакой закон не может иметь своего совершения без утверждения Самодержавной Власти». На практике было невозможно осуществлять столь суровый абсолютизм в стране с 125-миллионным населением, занимающей пятое в мире место по объему экономики, и со временем все более официальный статус обретали дискреционные, самостоятельные органы власти. Тем не менее самодержавный принцип сохранялся неколебимо, и всякое сомнение в нем, проявленное словом или делом, влекло жесточайшие преследования.

На первый взгляд, русское самодержавие не отличалось от старорежимных монархий Европы, и именно так, как некий анахронизм, страну по большей части и воспринимали как в самой России, так и за ее пределами. Но при ближайшем рассмотрении, в контексте ее собственной истории, можно заметить некоторые особенности русского абсолютизма, отличающего его и от монархий Бурбонов, и от Стюартов и Гогенцоллернов. Европейские путешественники в XVI и XVII веках, когда абсолютизм ancien regime'a был в зените, поражались различием между тем, что они привыкли видеть, и тем, что открывалось их взору в России³. Особые черты русского абсолютизма в его ранней форме, просуществовавшей с XIV по конец XVIII века, заключались в отсутствии института частной собственности, который на Западе противостоял королевской власти, устанавливая ее реальные пределы. В России само понятие имущества (в римском смысле безраздельного владения вещью) отсутствовало до введения его Екатериной II, немкой по происхождению. Московская Русь управлялась словно частное владение, ее население, территории со всем содержимым считались имуществом трона.

Такой тип правления со времен Томаса Гоббса был известен как «патриархальный», или «вотчинный». [Происхождению и развитию русского вотчинного уклада посвящена наша книга «Россия при старом режиме». М, «Захаров», 2004]. Его отличительные черты: слияние принципа владычества с принципом владения; монарх считает себя и считается своими подданными одновременно и правителем царства и его владельцем. Вотчинное право в России покоилось на четырех опорах:

1) монополия политической власти;

2) монополия экономических ресурсов и оптовой торговли;

3) право правителя ожидать безграничной преданности служения от своих подданных; отсутствие как личных, так и групповых (сословных) прав;

4) монополия на информацию.

В начале XVIII века, пожелав обрести статус европейской державы, Россия должна была соответствовать своим западным соперникам и в военной мощи, и в хозяйственном, и в культурном развитии. И эти условия потребовали от монархии частичного отказа от вотчинных установлений, верно служивших ей, пока она оставалась по существу восточной державой, соревнующейся с восточными же державами. В середине XVIII века монархия признала права собственности на землю и другие формы собственности: само слово «собственность», построенное как калька с немецкого Eigentum, именно в это время входит в русский словарь. Одновременно трон стал выпускать из своих рук производство и торговлю. Хотя по западным меркам в 1900 году влияние государства в национальной экономике ощущалось весьма существенно, в стране к тому времени уже наладился процветающий свободный рынок и соответствующие капиталистические структуры. И, попирая права человека, царизм все же уважал право собственности. Правительство к тому же постепенно отказывалось от своего права требовать несения неограниченной служебной повинности, освободив от принудительной государственной службы сначала дворянство (1762 г.), а столетие спустя и крепостных (1861). По-прежнему государство сохраняло за собой право цензуры, однако осуществляло его не слишком строго или планомерно, так что на обмен идеями это не могло чувствительно повлиять, тем более что за границу можно было ездить почти беспрепятственно.