Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917

Так к 1900 году, за одним лишь исключением, вотчинные черты российского государства отошли в прошлое. Исключение же составляла политическая система. Давая «вольную» обществу в экономическом, социальном и культурном плане, престол упрямо не подпускал его к сфере законодательной и административной. [Земства и городские собрания — органы местного самоуправления, введенные в 1864—1870 годах, — исполняли важные культурные и экономические функции (образование, медицина и т.д.), но не имели никакой административной власти.]. Монарший трон по-прежнему настаивал на том, что обладает исключительным правом на законодательную и исполнительную деятельность, что царь — есть монарх «неограниченный» и «самовластный» и что законы должны исходить от него. Несоответствие российского политического устройства ее экономическим, социальным, культурным и даже административным реальностям расценивалось наиболее образованными кругами России как аномалия. Ибо, действительно, как примирить высокий уровень промышленности и культуры с политической системой, почитающей своих граждан не способными к самоуправлению? Почему народ, давший Толстого и Чехова, Чайковского и Менделеева, должен управляться кастой профессиональных бюрократов, большинство из которых малообразованны, а многие не чисты в делах? Почему и сербы, и финны, и турки имеют конституцию и парламент, а русские нет?

На первый взгляд эти вопросы представляются неразрешимыми, однако существуют и на них ответы, которые, в виду всего произошедшего после 1917 года, заслуживают нашего интереса.

Образованные и передовые в экономическом отношении слои российского общества, боровшиеся за свои политические права, представляли заметную, но малочисленную группу. Основной заботой царской администрации была 50-миллионная армия крестьян Великороссии, сосредоточенная в центральных губерниях, ибо именно от их спокойствия и верности зависела в конечном счете безопасность империи. [В Российском многонациональном государстве господствующая нация, великороссы, по языковому признаку составляла к началу века 44,4% населения. Большинство же представляли другие православные славянские народы (украинцы — 17,8%, белорусы — 4,7 %); а также поляки (6,3%); магометане, в основном тюркоязычные и сунниты (11,1%); евреи (4,2%); различные балтийские, кавказские и сибирские народности. Общая численность населения Российской империи, согласно первой переписи, проводившейся в 1897 году, равнялась 125,7 млн. человек (не учитывая Финляндии, которая была отдельным Великим княжеством русского царя, и среднеазиатских протекторатов Хивы и Бухары). Из 55,7 млн. великороссов около 85% были крестьянами.]. У крестьянина были причины для недовольства, но не политическим строем, ведь крестьянину так же трудно было представить себе иной образ правления, как, скажем, иные климатические условия. Существующий режим вполне его устраивал, потому что был ему понятен по опыту собственного домашнего уклада жизни, организованного по той же модели: «Власть господина безгранична — как власть отца. Такое самодержавие есть просто продолжение отеческой власти <...> От основания до вершины необъятная Северная империя, во всех ее уголках и среди всех сословий, представляется сооруженной по единому плану и в едином стиле; все камни как будто вышли из одной каменоломни, и все строение покоится на едином основании: патриархальной власти. И этой чертой Россия склоняется в сторону старых монархий Востока и решительно отворачивается от современных государств Запада, основывающихся на феодализме и индивидуализме»⁴.