Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918

Корнилов был не такой уж сложной личностью, и его поведение в июле — августе 1917 года можно объяснить, не обращаясь к теориям о заговоре. Главным образом и прежде всего его волновали Россия и война. Его тревожили нерешительность Временного правительства и его зависимость от Совета, вмешательство которого в дела армии делало почти невозможным руководство военными операциями. У него были причины считать, что в правительстве сидели агенты врага. Но даже полагая, что Керенский не подходит для своей должности, он не испытывал к нему личной неприязни и рассматривал его как фигуру, необходимую в правительстве. Поведение Керенского в августе заставило Корнилова усомниться в том, что министр-председатель самостоятелен в своих действиях. Он знал, что Керенский желает провести реформы в армии, и, наблюдая его бездействие, пришел к выводу, что тот является заложником Совета и засевших там немецких агентов. Когда Савинков сообщил ему о надвигающемся большевистском путче и попросил для его подавления помощи армии, Корнилов увидел в этой ситуации шанс помочь правительству освободиться от давления Совета. Он решил, что после ликвидации путча можно будет положить конец «двоевластию» и установить в России новый, дееспособный режим. В этом, новом правительстве он хотел бы участвовать.

Генерал Лукомский, который был с ним рядом на протяжении всех этих критических дней, приводит вполне правдоподобную версию размышлений Корнилова в короткий период между визитом Савинкова в Могилев и разрывом с Керенским: «Предполагаю, что генерал Корнилов, будучи уверен в выступлении большевиков в Петрограде и в необходимости подавить это выступление самым беспощадным образом, считал, что это естественно повлечет за собой правительственный кризис и создание нового правительства, новой власти, причем в образовании этой власти он решил принять участие совместно с некоторыми из членов нынешнего Временного правительства и с крупными общественными и политическими деятелями, на полное сочувствие которых он, по-видимому, имел полное основание рассчитывать. Со слов же генерала Корнилова знаю, что об образовании правительства, в состав которого входил бы и Верховный главнокомандующий, он говорил с А.Ф.Керенским, Савинковым и Филоненко»⁸². Вряд ли можно квалифицировать как «измену родине» предпринимаемые Верховным главнокомандующим усилия, направленные на укрепление армии и восстановление эффективного руководства страной.

Как мы видели, Корнилов восстал лишь после того, как был без причин обвинен в предательстве. Он стал жертвой безграничного честолюбия Керенского, тщетных попыток министра-председателя упрочить политический фундамент своей власти, ставший не слишком надежным. Разумную оценку того, чего хотел и не смог достичь Корнилов, дает английский журналист, непосредственный свидетель событий: «Он хотел укрепить, а не ослабить правительство. Он не покушался на власть, а хотел воспрепятствовать подобным намерениям других. Он хотел, чтобы правительство стало тем, чем оно всегда пыталось быть, но никогда в действительности не было, — единственным и неоспоримым источником исполнительной власти. Он хотел уберечь его от незаконного, парализующего влияния Советов. В конце концов это влияние разрушило Россию, и вызов брошенный Корниловым правительству, был последней отчаянной попыткой остановить разрушительный процесс»⁸³.

* * *

Если правда, что Керенский спровоцировал разрыв с Корниловым, чтобы упрочить свои политические позиции, то он не только не достиг цели, но добился прямо противоположного. Столкновение это окончательно расстроило его отношения с консерваторами и либералами, но не привело к упрочению связей с социалистами. Дело Корнилова принесло выгоду главным образом большевикам: эсеры, а вслед за ними меньшевики, от которых зависел Керенский, после 27 августа постепенно исчезли с политического горизонта. Временное правительство перестало действовать даже в том ограниченном смысле, в каком оно до той поры могло быть названо действующим. В сентябре и октябре Россия, лишенная управления, плыла, что называется, без руля и без ветрил. Все было готово для контрреволюции слева. И когда впоследствии Керенский писал, что «только 27 августа сделало возможным 25 октября», он был прав, хотя и вкладывал в эти слова несколько иной смысл⁸⁴.

Как уже говорилось, после июльского путча Керенский не предпринял никаких карательных действий против большевиков. По словам начальника его контрразведки полковника Никитина, 10 и 11 июля он даже лишил правительственные войска права арестовывать большевиков и запретил конфисковывать найденное у них оружие⁸⁵. В конце июля он дал большевикам спокойно провести в Петрограде VI съезд партии.