Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918

«Государь!

Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга, разных сословий, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты.

Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, мы подвергаемся надругательствам, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.

Мы и терпели, но нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, мы задыхаемся. Нет больше сил, государь! Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук».

Распевая религиозные и патриотические песнопения, массы, руководимые Гапоном, подошли к Зимнему дворцу. Если бы Гапон знал, чем может все кончиться, он конечно же повернул бы назад или приказал бы толпе рассеяться. В 1905 году он был сравнительно молодым человеком 32 лет. Обладая благообразной внешностью и ораторским даром, он оказался на гребне истории, полный наивной уверенности в силе убеждения, но, желая устранить все беды и язвы России, он не имел никакой поддержки – у него не было ни сил, ни влияния. Он казался царской полиции настолько безобидным, что до событий Кровавого воскресенья она довольно благожелательно относилась к нему.

Гапон оставил нам отчет об этом дне. Мы должны представить, как он, пылая воодушевлением, шел по улицам Санкт-Петербурга, молодой священник, готовый к мученичеству, Ганди начала XX века, чье красивое аскетическое лицо кусал русский мороз, а ледяной ветер развевал черную бороду.

«Мы пойдем прямо через ворота или кружным путем, чтобы не столкнуться с солдатами?» – спросили меня. «Нет, только сквозь них! – хрипло крикнул я. – Смелее! Свобода или смерть!» Толпа закричала в ответ: «Ура!» И мы двинулись вперед, сильными и торжественными голосами затянув царский гимн «Боже, царя храни!». Но когда мы подошли к строчке «Храни Николая Александровича», несколько человек, которые принадлежали к Социалистической партии, злонамеренно заменили ее словами «Храни Георгия Аполлоновича» (Гапона), пока остальные просто повторяли слова «Свобода или смерть!». Процессия двигалась компактной массой. Передо мной шли два моих охранника, молодые ребята, с лиц которых тяжелая трудовая жизнь еще не стерла юношеской непосредственности. По бокам толпы бежали дети. Некоторые женщины настаивали на праве идти в первых рядах, чтобы, как они говорили, защищать меня своими телами, и приходилось буквально силой оттеснять их. Могу также упомянуть многозначительный факт, что с самого начала полиция не только не вмешивалась в ход шествия, но шла вместе с нами с непокрытыми головами из уважения к религиозным эмблемам. Двое городовых из местного участка с обнаженными головами двигались перед нами, устраняя любое препятствие нашему шествию и заставив несколько экипажей, что встретились нам, свернуть в сторону. Таким образом мы подошли к Нарвским воротам. По мере движения толпа становилась все плотнее, пение все громче и выразительнее, а окружающая обстановка все драматичнее.

Наконец мы остановились в двухстах шагах от солдат, преграждавших нам путь. Шеренги пехотинцев перекрыли дорогу, а перед ними гарцевал эскадрон, блестя саблями на солнце. Неужели они осмелятся напасть на нас? На мгновение мы заколебались, но потом снова двинулись вперед.

Внезапно эскадрон казаков с обнаженными саблями галопом рванулся к нам. Значит, они хотят устроить тут бойню! Не было времени ни размышлять, ни строить планы или отдавать приказы. Казаки приближались к нам, и тревожные крики звучали все громче. Наши передние ряды расступились перед ними, расходясь направо и налево, и всадники пришпорили своих лошадей. Я видел, как взлетали и опускались нагайки, как мужчины, женщины и дети падали на землю, словно подрубленные деревья, слышал, как стоны, крики и проклятия наполняли воздух. Невозможно было понять, чем объясняется лихорадочное возбуждение этих действий. По моему приказу передние ряды, пропустив казаков, которые пробивались все дальше и дальше, достигнув наконец конца шествия, снова сплотились.