Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918

«Дело не только в большевиках, — говорил он. — Беда в том, что пропали благородные традиции русской армии. Взгляните кругом: вот это все юнкера, будущие офицеры… Но разве это джентльмены? Керенский открыл военные училища для всех желающих, для каждого солдата, который может выдержать экзамен. Понятно, здесь много, очень много таких, которые заражены революционным духом…»

И вдруг без всякой последовательности заговорил о другом: «Мне бы очень хотелось уехать из России. Я решил поступить в американскую армию… Не будете ли вы добры помочь мне в этом деле у вашего консула? Я дам вам свой адрес».

Несмотря на наши протесты, он написал несколько слов на клочке бумаги и, кажется, сразу почувствовал себя гораздо веселее. Его записка сохранилась у меня: «2-я Ораниенбаумская школа прапорщиков. Старый Петергоф».

«Сегодня утром у нас был смотр, — продолжал он, водя нас по комнатам и давая разъяснения. — Женский батальон постановил остаться верным правительству».

«Значит, во дворце есть солдаты-женщины?»

«Да, они в задних комнатах. Если что-нибудь случится, они там будут в безопасности. — Он вздохнул. — Какая тяжелая ответственность!»

Мы немного постояли у окна, глядя на Дворцовую площадь, где выстроились три роты юнкеров в длинных серых шинелях. Ими командовал высокий, по виду очень энергичный офицер, в котором я узнал главного военного комиссара Временного правительства Станкевича. Через несколько минут две из этих трех рот с резким стуком взяли на плечо, и их колыхающиеся ряды, печатая шаг, пересекли площадь, прошли под аркой и скрылись, уходя по направлению к молчаливому городу.

«Пошли брать телефонную станцию!» — сказал чей-то голос. Около нас стояло трое юнкеров. Мы разговорились с ними. Они сказали нам, что они из солдат, и назвали свои имена: Роберт Олев, Алексей Василенко и эстонец Эрни Сакс. Теперь они уже не хотели быть офицерами, потому что офицерство было крайне непопулярно. По-видимому, они попросту не знали, что им делать. Было ясно, что им очень не по себе.

Но скоро они принялись хвастать: «Пусть большевики только сунутся, мы им покажем, как драться! Они не посмеют напасть на нас, они все трусы… Но если они и задавят нас, ну что ж, каждый оставит последнюю пулю для себя…»

В этот момент где-то неподалеку началась перестрелка. Все люди, какие были на площади, бросились врассыпную. Многие ложились на землю ничком. Извозчики, стоявшие на углах, поскакали во все стороны. Поднялась страшная суматоха. Солдаты бегали взад и вперед, хватались за ружья и кричали: «Идут! Идут!» Но через несколько минут все снова успокоилось. Извозчики вернулись на свои места, люди, лежавшие на земле, встали на ноги. Под аркой появились юнкера. Они шли не совсем в ногу, и одного из них поддерживали под руки двое товарищей».

Небольшой группе большевиков удалось прорваться во дворец, но они были арестованы. Скоро волна нападающих обрела достаточно сил, чтобы пойти на штурм другого входа. Оцепеневшие члены Временного правительства, сидя во дворце, ждали конца. Малентович, министр юстиции, так описывает эту сцену:

«Внезапно где-то возник гул, который рос и становился все ближе. Во всем многообразии звуков, сливавшихся в единую мощную волну, мы немедленно почувствовали что-то особое, не похожее на предыдущие звуки, — что-то непреклонное и решительное. Внезапно стало ясно, что конец близок… Звук рос, ширился, и волна его мощно обрушилась на нас… Наши сердца наполнились невыносимой тревогой, словно мы окунулись в отравленный воздух… Это было ясно: грядет штурм, и его волна унесет нас. Обороняться бесполезно — любые жертвы ничего не дадут… С грохотом распахнулась дверь… В ней показался юнкер, который вытянулся и отдал честь; у него было возбужденное, но решительное лицо.

— Каковы приказы Временного правительства? Обороняться до последнего человека? Мы готовы подчиняться приказам Временного правительства.

— В этом нет необходимости! Это бесполезно! Картина ясна! Мы не хотим кровопролития! Мы должны сдаться! — хором закричали все, даже не обсудив этот вопрос, а просто глядя друг на друга и видя те же чувства и намерения в глазах соседей.

Вперед вышел Кишкин. (Кишкин был личным другом Керенского и получил от него приглашение войти в коалиционный кабинет.)

— Если они здесь, то, значит, дворец уже захвачен.

— Так и есть. Перекрыты все входы. Все сдались. Под охраной находится только это помещение. Так что прикажет Временное правительство?

— Передайте им, что мы не хотим кровопролития, что мы избегаем применения силы и что мы сдаемся, — сказал Кишкин.