Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918

10 сентября пост Верховного главнокомандующего был предложен командующему Северным фронтом генералу Клембовскому, которого пригласили оставаться в Пскове.

Генерал Клембовский воспользовался этим, чтобы отклонить предложение, сказав, что из Пскова невозможно руководить армией.

Все командующие и многие из армейских командиров послали телеграммы Керенскому и в Ставку с выражениями солидарности с генералом Корниловым».

История с Корниловым вызвала очередной кризис в правительстве, который длился до 8 октября, — левое крыло обвинило правых в том, что они поддерживали Корнилова в его «контрреволюционном заговоре». Новости об этой истории распространялись по России и только способствовали увеличению чувства опасности. Филипп Прайс, который во время эпизода с Корниловым плыл вниз по Волге, описал разную реакцию на ход этих событий среди пассажиров первого и третьего классов.

«9 сентября я вернулся в Ярославль и пустился в путешествие вниз по Волге. Пассажирский пароход отвалил от Рыбинска ближе к вечеру, и, поднявшись на борт, я прошел на нос судна, где собрались пассажиры третьего класса. Толпа крестьян, рыбаков, солдат, коробейников и плотовщиков сгрудилась вокруг двух цыган, которые пели под гармонь:

Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я силенку,
И крепко же, братцы, в селенье одном
Любил я в ту пору девчонку!

Эх, раз пошел! Да пошел!

Эх, раз пошел! Любил я девчонку!

— Эх! Раз пошел! — подхватила толпа пассажиров.

— А вот дыни! Продаю дыни! — кричал бродячий торговец.

— Сколько берешь?

— Два рубля за штуку.

— Пройдись пару раз по судну с этой ценой и будешь рад продавать по пятьдесят копеек.

С мостика донесся пронзительный свисток и чей-то голос рявкнул: «Убрать сходни!» Началась общая сумятица, в которой смешались воедино канаты, дети, мешки и женщины. Когда все успокоилось, я услышал жалобные звуки цыганской песни, которую сопровождал плеск волн:

Ямщик, не гони лошадей,
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить…

«Тсс! Тише!» — сказал я волжским волнам.

«Плот по правому борту!» — донесся голос впередсмотрящего. «Все в порядке», — ответили ему с мостика. Черный объект выплыл из темноты и исчез за кормой.

«Я говорил Петру Николаевичу, что этой зимой комитет и семенного зерна не оставит в уезде, — сказал чей-то голос из группы крестьян, которые сидели кружком, грызя семечки. — В этом году комитеты немало бед наделали, — произнес кто-то другой. — Говорю вам, что до конца войны цены уж не опустятся, — дополнил третий. — Семенного зерна не хватает, а у меня только одна лошадь осталась; другая прошлым месяцем пала». «Нет Бога кроме Аллаха, и Магомет пророк его», — донеслось из темного угла у меня за спиной. Там сидел татарин, который расстелил молитвенный коврик и обращал к Мекке все свои надежды. «Пока правят помещики и капиталисты, у нас нет никаких надежд, — проворчал еще кто-то. — Что толку в революции, если она лишь для того, чтобы кто-то другой сел на место Николая Романова?» — «Аллах велик, нет Бога кроме Аллаха», — бормотал татарин, уткнувшись головой в землю. «Старший брат Ахмед успокаивается своими молитвами, — сказал спутнику молодой солдат, — жаль, что он не может за нас помолиться». — «Может, и помолится, но ты думаешь, что из этого какой-нибудь толк получится, Коля?» — сказал второй солдат. «Если бы я думал, что молитвы могут спасти нас от голода той зимой, то весь день не поднимался бы с колен», — сказал первый. «А вместо этого ты бегал на митинги Совета, — вмешался пожилой крестьянин. — И ты, и татарин, оба вы безбожники, вот что я о вас думаю».

Не помню, сколько еще продолжались эти разговоры, потому что часам к одиннадцати я лег на груду старых мешков и заснул. На рассвете проснулся и доплатил за билет, который позволил мне оказаться в салоне первого класса. До чего же он был тих и ухожен, преисполненный сознания своего превосходства над «чернью» с нижней палубы.

«Я говорю, что России не на что надеяться, пока у нас не появится диктатор, который сможет призвать к порядку эту свору и положит конец всей этой анархии», — сказал мужчина в генеральской форме своему соседу в хорошем костюме. Они сидели за столом красного дерева и пили кофе со свежими булочками.

«О да, совершенно верно, — согласился штатский. — До революции крестьяне в нашем поместье без понуканий отлично работали, а теперь, конечно, чтобы управлять ими, приходится прибегать к угрозам: думаю, то же происходит и с солдатами в армии».