Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918

Коль скоро функция профсоюзов состояла не в защите интересов их членов, а в осуществлении государственной политики, было вполне логично сделать членство в них обязательным. Принудительный прием в профсоюзы не был заявлен как принцип, но по сути постепенно осуществлялся, охватывая все новые отрасли, так что к концу 1918 года три четверти всех рабочих, вольно или невольно, оказались членами профсоюза¹⁴⁸. Однако, чем шире был этот охват, тем слабее становилась сама организация.

Право на забастовки везде считалось неотъемлемым правом трудящихся. Это еще раз подтвердила и Третья всероссийская конференция профсоюзов, состоявшаяся в июне 1917 года¹⁴⁹. Ни в тот период, ни позднее коммунистическое правительство не издавало законов, прямо запрещающих забастовки. Тем не менее было очевидно, что большевики не потерпят, чтобы государственное предприятие прекратило работу из-за конфликта рабочих с администрацией. Законодательно запретить забастовки властям мешало то, что большинство промышленных предприятий все еще находилось в частных руках. Но и подтвердить право рабочих на забастовки власти не были готовы. На съезде профсоюзов в январе 1918 года профсоюзный деятель Г.В.Циперович утверждал, что профсоюзное рабочее движение, как и прежде, рассматривает забастовки в качестве средства защиты своих интересов, понимая при этом, что в условиях рабочего контроля их можно проводить более эффективно. Съезд, на котором большинство составляли большевики, проигнорировал эту формулировку¹⁵⁰. На практике забастовки были разрешены на частных предприятиях (пока они еще оставались) и запрещены на государственных. По мере национализации промышленности забастовочная деятельность оказывалась фактически вне закона. Вот как описывает один исследователь смысл отмены de facto права на забастовки в советской России: «Советские власти исходили из того, что условия объединения и возможности профессиональных союзов основываются не на праве призывать трудящихся к забастовкам, а на их политических взаимоотношениях с государством и партией. Во всех случаях ответственность за недопущение и прекращение забастовок была переложена на профсоюзы, то есть как раз на ту организацию, для которой право на забастовки является жизненно важным. Профсоюзы оказались в невозможном положении: им пришлось отрицать единственное право, которое могло сделать их сильными и обеспечить защиту их членам»¹⁵¹.

Так был положен конец профсоюзному движению в советской России.

* * *

Политика, получившая впоследствии название военного коммунизма, проводилась в надежде, что она позволит поднять эффективность хозяйственной деятельности до невиданных высот. Это была самая смелая к тому времени попытка поставить производство и распределение на рациональную основу, полностью изгнав из экономики рыночную стихию. Была ли она успешной? Конечно, нет. Даже самые фанатичные приверженцы этой политики вынуждены были это признать, когда после трех лет экспериментирования советское хозяйство лежало в руинах. С той же быстротой, с какой власти подвергали национализации все, что попадалось им на глаза, рос нелегальный свободный рынок, грозивший поглотить остатки российских богатств. А оставалось уже очень мало. Национальный доход России в 1920 году колебался между 33 и 40 % от того, что было в 1913-м. Жизненный уровень рабочих снизился к этому времени до одной трети по отношению к довоенным стандартам¹⁵².

Факты были бесспорными, различались только их объяснения. Левые коммунисты и другие сторонники быстрого наступления социализма, стоя посреди созданной ими разрухи, перед лицом неотвратимо наступавшего голода, отказывались признать поражение. В книге, опубликованной в 1920 году, Бухарин с жаром рассуждал о крахе советской экономики. На его взгляд, погибло только наследие «капитализма». «Никогда еще не было такой грандиозной ломки, — гордо восклицал он, — период этого распада исторически неизбежен и исторически необходим». В его книге, изобилующей марксистскими клише, не было фактов — ни статистических, ни каких-либо иных, относящихся к положению в экономике советской России. Факты показали бы, что виновным является вовсе не «капитализм», но большевизм. [Бухарин Н. Экономика переходного периода. Ч. 1. М., 1920. С. 5, 6, 48. Вторая часть этого сочинения, где автор обещал опубликовать эмпирические данные, так никогда и не была выпущена.].