Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924

О большевизме он сказал в феврале 1921 г. следующее: «Я отвергаю все формы большевизма, но, если бы мне пришлось выбирать, я бы выбрал большевизм Москвы и Ленина, хотя бы за его гигантские, варварские, вселенские размеры»³⁹. Едва ли просто по недосмотру он позволил коммунистической партии просуществовать вплоть до ноября 1926 года, когда были запрещены все независимые партии, ассоциации и организации⁴⁰. Еще в 1932 году Муссолини признавал близость фашизма с коммунизмом: «По части отрицания мы во всем сходимся. Мы и русские против либералов, против демократов, против парламента»⁴¹. (Гитлер впоследствии признавал, что у нацистов и у большевиков больше того, что их роднит, чем того, что их разъединяет⁴².) В 1933 г. Муссолини публично призвал Сталина последовать примеру фашистов, а в 1938 году советский диктатор, завершив самую кровавую в истории бойню в своей стране, заслужил последнюю похвалу Муссолини: «Перед лицом полного краха ленинской системы Сталин стал тайным фашистом», с той только разницей, что, будучи русским, «то есть чем-то вроде полуварвара», он не стал подражать облюбованному фашистами методу наказания заключенных путем насильственного поения касторкой⁴³.

Русские коммунисты с беспокойством наблюдали, как сначала Муссолини, а затем Гитлер копируют их политические приемы. На XII съезде партии (1923), когда такие сравнения еще допускались, Бухарин заметил:

«Характерным для методов фашистской борьбы является то, что они больше, чем какая бы то ни было партия, усвоили себе и применяют на практике опыт русской революции. Если их рассматривать с формальной точки зрения, т. е. с точки зрения техники их политических приемов, то это полное применение большевистской тактики и специально русского большевизма: в смысле быстрого собирания сил, энергичного действия очень крепко сколоченной военной организации, в смысле определенной системы бросания своих сил, «учраспредов», мобилизаций и т. п. и беспощадного уничтожения противника, когда это нужно и когда это вызывается обстоятельствами»[151].

Исторические свидетельства, таким образом, указывают на то, что муссолиниевский фашизм возник вовсе не как правая реакция на социализм или коммунизм, даже если для достижения своих политических интересов Муссолини готов был осуждать и то и другое[152]. Имей он такую возможность, Муссолини еще в 1920—21 гг. был бы весьма рад взять под свое крыло итальянских коммунистов, с которыми явно испытывал родство душ, безусловно большее, чем с социал-демократами, либералами и консерваторами. Генетически фашизм вышел из «большевистского» крыла итальянского социализма, а не из какого бы то ни было консервативного движения или идеологии.

* * *

Большевизм и фашизм были ересями социализма. Национал-социализм произрастал из иного корня. Если Ленин происходил из среды служилого дворянства, а Муссолини из семьи обнищавшего ремесленника, то Гитлер был происхождения «мелкобуржуазного» и провел юность в атмосфере, пропитанной ненавистью к социализму и антисемитизмом. В отличие от Муссолини и Ленина, много и жадно читавших и хорошо знакомых с современными политическими и социальными теориями, Гитлер был невеждой, набравшимся всего понемногу из случайных книг, разговоров и наблюдений; не владея никакими прочными теоретическими основами, он был преисполнен предрассудков и расхожих суждений. И тем не менее, политическая идеология, которую он с таким эффектом использовал, сначала удушив свободу в Германии, а затем сея смерть и разрушение по всей Европе, испытала сильное влияние русской революции, как в негативном, так и позитивном смысле. В негативном смысле победа большевизма в России и попытки распространения революции по Европе послужили Гитлеру оправданием его животного антисемитизма и основанием запугивать немцев призраком «иудо-коммунистического» заговора. В позитивном смысле большевистский опыт помог ему захватить власть, преподав технику манипуляции массами и представив наглядный пример однопартийного тоталитарного государства.