Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924

Это была, конечно, отчаянная попытка — «все или ничего», азартный ход, сделанный в осознании того, что, не будь Москва взята до начала зимы, Британия прекратит всякую помощь. Постоянное ощущение, что терпение Британии истощается, играло не последнюю роль в выборе Деникиным стратегии, при которой он, обычно чрезвычайно осторожный, ставил разом все свои силы на кон. Но и еще одно соображение стояло за этой готовностью идти на риск: Красная Армия росла не по дням, а по часам, и с каждым днем разрыв в боевых возможностях противников увеличивался не в пользу Деникина.

Деникин прекрасно отдавал себе отчет: растягивая линию фронта, он нарушает традиционные стратегические принципы, однако считал, что в тех нетривиальных условиях, в каких ему приходилось сражаться, он должен и вести себя нетривиально:

«Стратегия внешней войны имеет свои законы — вечные, неизменные… не допускает разброски сил и требует соразмерной им величины фронта… Мы занимали огромные пространства, потому что, только следуя на плечах противника, не давая ему опомниться, устроиться, мы имели шансы сломить сопротивление превосходящих нас численно сил его. Мы отторгали от советской власти плодороднейшие области, лишали ее хлеба, огромного количества военных припасов и неисчерпаемых источников пополнения армии. В подъеме, вызванном победами, в маневре и в инерции поступательного движения была наша сила… Мы расширяли фронт на сотни верст и становились от этого не слабее, а крепче… Только при таком условии мы имели возможность продолжать борьбу. Иначе мы были бы задушены огромным превосходством сил противника, обладавшего неисчерпаемыми человеческими ресурсами»¹⁴⁷.

Н.Какурин, бывший полковник царской армии на службе у красных, в своей авторитетной истории гражданской войны соглашается с Врангелем в том, что Деникин слишком растянул свой фронт по сравнению с размерами армии и что сконцентрированный прорыв в сторону Саратова оказался бы эффективным. В то же время он сходится с Деникиным во мнении, что в сложившихся обстоятельствах тому ничего другого не оставалось, как только выбросить стратегию на ветер и поставить все на одну карту в надежде, что она выиграет¹⁴⁸.

Несмотря на то что летом 1919 г. силы Деникина возросли за счет мобилизованных, Красная Армия продолжала наращивать численное превосходство. По данным советской стороны, ее Южная армия насчитывала 140 000 пехотинцев, 20 600 сабель и 541 полевое орудие — этому со стороны белых противостояли 101 600 пехоты, 50 750 кавалерии и 521 полевое орудие (включая «глубокие резервы»). По сведениям штаба Деникина, к середине июля у красных на Юге было 180 000 человек, у белых — 85000. Каким бы цифрам мы ни доверяли больше, численное превосходство красных не вызывает сомнения, и оно еще возросло в течение боевых действий, когда поступило подкрепление в 60 000 новобранцев.

В течение следующего полугодия на Юге шли крайне тяжелые бои, сопровождавшиеся страшными зверствами, особенно со стороны Красной Армии. Троцкий запретил казнить военнопленных, но этот запрет часто игнорировали, особенно в отношении захваченных белых офицеров, а иногда и по приказу верховного командования. Так, в августе, когда кавалерийский отряд белых под началом донского казачьего генерала К.К.Мамонтова совершил набег на территорию красных и чуть не попал в окружение, главнокомандующий С.С.Каменев приказал: «Пленных не брать»¹⁴⁹. «Раненых или взятых в плен офицеров не только добивали и расстреливали, но всячески мучили. По количеству звездочек на погонах вколачивали в плечи гвозди, вырезали на груди ордена, на ногах лампасы. Отрезали детородные члены и вставляли в рот»¹⁵⁰. Белые также казнили многих захваченных красных командиров и комиссаров, но, насколько известно, не пытали их.