Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)

15 октября городской комитет партии провел заседание с представителями районных парторганизаций[3165]. Проверка положения на местах показала, что только в 8 из 19 районов Петрограда есть готовые к бою рабочие, причем в трех из этих восьми большинство составляли национальные группы эстонцев, латышей и финнов. Поэтому представитель Военной организации считал преждевременным ставить вопрос о восстании «так остро», как это сделал ЦК в резолюции от 10–11 октября. Невский высказал мнение, что сначала нужно провести организационную работу в массах, не ограничивая ее только Петроградом. Он спрашивал, может ли ЦК, если сейчас начнется восстание, «гарантировать поддержку России». Деревня, полагал он, восстание не поддержит и не даст хлеба, к тому же не исключено, что правительство вызовет войска с фронта. Защитники ленинской позиции (Евдокимов, Бубнов от ЦК) в ответ на эти практические соображения толковали о «неизбежности» немедленного восстания, не приводя убедительных доводов. Калинин, искавший копромисс, предложил отложить восстание не менее чем на год!

Вечером того же воскресенья 15 октября Рахья привел к Ленину, предупрежденному с утра, двух высоких мужчин лет 30–35, приятной наружности (по словам Фофановой, в них «чувствовалась военная выправка»). Ленин представил их хозяйке квартиры как товарищей из Финляндии, Рубакова и Егорова, совершивших вместе с ним опасное путешествие из Цюриха в Петроград. Они вежливо поздоровались с Фофановой и закрылись с Лениным в его комнате. Там все трое вели разговор на немецком языке, иногда переходя на русский. Уходя, гости попрощались с Лениным: «Bis zum baldigen Wiedersehen!» («До скорого свидания!» — нем.)[3166]. Из рассказа Фофановой А. Арутюнов заключил, что два немецких офицера, сопровождавших Ленина из Цюриха в Петроград, явились к нему 15 октября только с одной целью — для координации боевых действий германских войск в Прибалтике во время осуществления большевиками государственного переворота.

Расширенное заседание ЦК с избранными представителями всех важных для восстания партийных институтов, состоявшееся 16 октября в присутствии Ленина в предместье Лесное[3167], тоже не привело к ощутимым результатам. Поносимые Лениным члены ЦК Каменев и Зиновьев подкрепили свои аргументы, отметив, что шесть прошедших дней (по их сведениям, Ленин первоначально назначал восстание на 15 октября) доказали неосуществимость восстания. Каменев заявил, что текущие планы («до 20-го»[3168]) уже представляют собой отступление от прежних. Он назвал недопустимой постановку вопроса «теперь или никогда» и открыто сказал, что в действительности подобные планы больше похожи на заговор, которого не может одобрить ни один человек, сохранивший веру в русскую революцию. Он подтвердил, что у большевиков нет «аппарата восстания» и, если не вовремя вынудить их к выступлению, они потеряют еще больше, чем в июльские дни. Зиновьев добавил: «Если восстание ставится, как перспектива, то возражать нельзя, но если это приказ на завтра или послезавтра, то это авантюра». Таким образом, марксистские соратники Ленина яснее ясного давали понять, что не желают навязываемого ему германским ВК восстания.

В своем «докладе о предыдущем заседании ЦК» Ленин, подняв на щит альтернативу: «либо диктатура корниловская, либо диктатура пролетариата и беднейших слоев крестьянства», настаивал на немедленном осуществлении восстания; «критическим днем» он теперь намечал 20 октября[3169]. Против такой постановки вопроса выступил и В. Володарский: «Если резолюция — приказ, то он уже не выполнен. Если вопрос о выступлении ставится, как вопрос завтрашнего дня, то мы должны прямо сказать, что у нас для этого ничего нет». «Технически вооруженное восстание нами не подготовлено. Мы не имеем еще даже центра. Мы идем полусознательно к поражению», — предупреждал Фенигштейн.