Русская революция. Политэкономия истории

Реакция правительства отчетливо проявила себя при выборах во II-ю Государственную Думу, где для формирования нужного ему состава Столыпин прибег к откровенному политическому террору против лидеров даже пробуржуазных партий. Уже в период заседаний I-ой Думы были закрыты 92 газеты, а 141 редактор и журналист – арестованы или сосланы[78]. От участия в выборах во II Думу было отстранено 120 из 169 возможных кандидатов от кадетов. Зато появились «союзы» Михаила Архангела, «русского народа» и т. д. Гучков нашел лозунг, объединивший представителей помещиков с «черной сотней», – «пламенный патриотизм»[79].

Партия «черносотенцев», характеризовал ее С. Витте, «представляет собой дикий, нигилистический патриотизм, питаемый ложью и обманом; она есть партия дикого и трусливого отчаяния, но не содержит в себе мужественного и прозорливого созидания. Она состоит из темной, дикой массы, вожаков – политических негодяев, тайных соучастников из придворных и различных, преимущественно титулованных, дворян, все благополучие у которых связано с бесправием и лозунг которых «не мы для народа, а народ для нашего чрева». К чести дворян, эти тайные черносотенники составляют ничтожное меньшинство благородного русского дворянства. Это дегенераты дворянства, взлелеянные подачками (хотя и миллионными) от царских столов. И бедный государь мечтает, опираясь на эту партию, восстановить величие России»[80].

Однако, несмотря на все усилия правительства, результаты выборов во II-ю Думу, оказались «совершенно неожиданными для правительства… и дали больше левых депутатов, чем при выборах в I-ю Думу»[81]. Правительство получило всего пятую часть состава Думы. Кадеты, чей член ЦК Ф. Головин был выбран ее председателем, стали еще более радикальны. Впечатление, которое произвела новая Дума на власть, передавал вл. кн. Александр Михайлович: «Ники и его министры рассказывают мне о серьезности политического положения. Вторая Дума состоит из открытых бунтовщиков, которые призывают страну к восстанию»[82].

«Дума ничего более, как сборище жадных искателей своего личного благополучия. Все зиждется на достижении эгоистических в разных смыслах целей. О бескорыстном стремлении к осуществлению высших идеалов, – восклицал министр юстиции И. Щегловитов, – нет речи»[83]. «Делового обсуждения законодательных предположений с правительством нет, – подтверждал чиновник Министерства финансов В. Лопухин, – Дума представляет собою революционный митинг. Думская трибуна обслуживает исключительно революционную пропаганду»[84].

По мнению П. Столыпина, в данной ситуации перед Государем были «три дороги – реакции, передачи власти кадетам и образования коалиционного министерства с участием общественных деятелей… Путь реакции нежелателен, кадеты скомпрометировали себя Выборгским воззванием[85]… остается третий путь, имеющий особенное значение ввиду предстоящих выборов. Задача правительства проявить авторитет и силу и вместе с тем идти по либеральному пути, удерживая Государя от впадения в реакцию и подготовляя временными мерами основы тех законов, которые должны быть внесены в будущую Думу»[86].

Николай II поддержал премьера и даже начал подыскивать подходящих кандидатов в умеренной либеральной оппозиции, но потерпел неудачу: «Принял Львова и Гучкова. Говорил с каждым по часу. Вынес глубокое убеждение, что они не годятся в министры сейчас. Они не люди дела, т. е. государственного управления, в особенности Львов…»[87]. По мнению Столыпина: «Львов чрезвычайный фантазер и отвлеченный теоретик»[88]. Видный юрист, которого Столыпин упорно приглашал на пост министра юстиции, А. Кони, «был крайне неприятно поражен той легковесностью, с которою» лидеры либеральной оппозиции говорили «о важнейших вопросах… и довольно небрежно относясь к необходимости считаться с желаниями коренного русского народа… За словами моих собеседников я, – писал Кони, – к прискорбию, видел не государственных людей…, а политиканствующих хороших людей, привыкших действовать не на ум, а на чувства слушателей не теоремами, а аксиомами»[89].