Русская революция. Политэкономия истории

Через несколько лет Ф. Рузвельт назовет американскую денежную аристократию — «роялистами нового экономического порядка»: «Это естественно и, возможно, в природе человека, что привилегированные принцы новых экономических династий, жаждущие власти, стремятся захватить контроль над правительством. Они создали новый деспотизм и обернули его в одежды легальных санкций. Служа им, новые наемники стремятся поставить под свой контроль народ, его рабочую силу, собственность народа…»[3278].

Первая мировая война нанесла сокрушительный удар по рудиментарным остаткам полуфеодального «политического обряда», опиравшегося на протестантские религиозные идеи эпохи Реформации. Тем самым оказалась разрушена основная опора, на которой держалась власть демократии Капитализма XIX в. — идея авторитета — «божественной» избранности денежной аристократии. «Идеи, на которых покоилась старая власть, — констатировал этот факт Н. Бердяев, — окончательно разложились. Их нельзя оживить никакими силами»[3279].

Итальянский историк Г. Ферреро в своей известной книге «Гибель западной цивилизации» в те годы писал: «Мировая война оставила за собою много развалин; но как мало они значат по сравнению с разрушением всех принципов власти!.. Что может произойти в Европе, позволяет нам угадать история III и IV веков. Принцип авторитета есть краеугольный камень всякой цивилизации; когда политическая система распадается в анархию, цивилизация, в свою очередь быстро разлагается»[3280].

«После войны не наступило мира, — подтверждал Н. Устрялов, — Выяснилось, что «выиграть мир» гораздо труднее, чем даже войну. И в этом смысле можно сказать война прошла впустую. Длиться ненависть, длится ложь, лицемерие. Ложью пытаются спаять, склеить рассыпающуюся цивилизацию, спасти цивилизованное человечество. Но и эта ложь стала мелкой…»[3281]. «Нравственный авторитет правительства, — подтверждал Д. Ллойд Джордж 1923 г., — слабеет»[3282].

«Современному человеку, — подтверждал в 1917 г. М. Вебер, — приходится жить словно бы вновь в эпоху политеизма: нет стройного порядка, в котором истина, добро и красота означают одно и то же, теперь это враждующие боги, каждый из которых требует полной самоотдачи»[3283]. Именно исходя из этих особенностей эпохи О. Шпенглер в 1918 г. писал о близком закате Европы[3284]. «Почему Европа все еще находится в таком состоянии экономического беспорядка? Потому что путаница в моральных идеях сохраняется»[3285], — приходил к выводу в 1922 г. премьер-министр Италии Ф. Нитти, — «проблема Европы — это прежде всего моральная проблема»[3286], «нравственные идеи имеют для народов еще большую ценность, чем богатство»[3287].

«Есть какой-то надлом в самой сердцевине великой европейской культуры, — приходил к выводу в 1920-е годы известный философ и политический деятель Н. Устрялов, — Корень болезни — там, в ее душе… Всякая власть перестает быть авторитетной… «Кумиры» погружаются в «сумерки». Но вместе с кумирами погружается в сумерки и вся система культуры, с ним связанная… На каком принципе строить власть? — вот проклятый вопрос современности»[3288]. — На праве? На силе? Но право — лишь форма, а сила лишь средство…

Для того чтобы она могла выжить, «демократия, — приходил к выводу Н. Бердяев, — должна быть одухотворена, связана с духовными ценностями и целями»[3289]. «Нужна идея! — восклицал Н. Устрялов, — Но ее трагически недостает нынешним европейцам. Наиболее чуткие из них сами констатируют это. «Вот несколько десятилетий — пишет проф. Г. Зиммель, — как живем мы без всякой общей идеи, — пожалуй вообще без идеи: есть много специальных идей, но нет идеи культуры, которая могла бы объединить всех людей, охватить все стороны жизни»»… Кризис Европы расширился до краха всей нашей планеты, до биологического вырождения человеческой породы, или, по меньшей мере, до заката белой расы… только какой-то новый грандиозный духовный импульс, какой-то новый религиозный прилив — принесет возрождение»[3290].

* * * * *