Русская революция. Политэкономия истории

Необходимость Нового Ренессанса диктовалась тем, что духовная опора протестантизма, освящавшая развитие Капитализма с момента его появления на свет, к середине XIX в. успела полностью умереть. На этот факт в 1852 г. указывал в своем письме к римскому кардиналу Фермари, Д. Кортес: «Гордыня человека нашего времени внушила ему две вещи, в которые он уверовал в то, что он без изъянов, и в то, что не нуждается в Боге, что он силен и прекрасен»[3291]. «Бог умер», констатировал в конце XIX в. Ф. Ницше, и предупреждал: «Нигилизм стоит за дверями, этот самый жуткий из всех гостей»[3292].

«Никакое государство не может жить без высших духовных идеалов, — подтверждал в начале ХХ в. С. Витте, — Идеалы эти могут держать массы лишь тогда, когда они просты, высоки, если они способны охватить души людей, одним словом, если они божественны. Без живой церкви религия обращается в философию, а не входит в жизнь и ее не регулирует. Без религии же масса обращается в зверей, но зверей худшего типа, ибо звери эти обладают большими умами, нежели четвероногие…»[3293].

«Чем тщательнее изучаешь характер различных наций, тем тверже убеждаешься в том, что участь их зависит от исповедуемых ими религий; религия — залог долговечности общества, — пояснял в 1839 г. А. де Кюстин, — ибо, лишь веруя в сверхъестественное, люди могут проститься с так называемым естественным состоянием — состоянием, рождающим только насилие и несправедливость…»[3294].

«Когда человеческое общество не скреплено связью с Богом, оно, — подтверждал немецкий философ В. Шубарт, — постепенно разлагается до естественно-первобытного состояния, какое виделось Гоббсу, — и начинается война всех против всех, бессмысленная бойня ради низменных целей. Человечество или живет надчеловеческими ценностями, или — прекращает существование. В конце пути, на который ступили позитивисты, стоит не человек разумный, а бестия, и вместо желанного господства человека над природой устанавливается господство хищного зверя над человеком»[3295].

«Вся наша активность есть лишь проявление силы, заставляющей нас встать в порядок общий, в порядок зависимости, — приходил к выводу в 1831 г. П. Чаадаев, — Соглашаемся ли мы с этой силой, или противимся ей, — все равно, мы вечно под ее властью. Поэтому нам остается только стараться дать себе верный отчет в ее действии на нас…, эта сила, без нашего ведома действующая на нас, никогда не ошибается, она то и ведет вселенную к ее предназначению»[3296]. Внешним выражением этой силы, приходил к выводу Чаадаев, является нравственный закон: «Не зная истинного двигателя, бессознательным орудием которого он служит, человек создает свой собственный закон, и это закон…, он называет нравственный закон…»[3297]. Для своего выживания человечество, которое уже переросло средневековую церковь, неизбежно должно выдвинуть в скором времени, приходил к выводу П. Чаадаев, новое учение, которое свяжет воедино физические и нравственные силы общества[3298].

Идея Нового Возрождения уже витала в воздухе и выражалась, по словам Ф. Достоевского, в социализме[3299] — попытке «устроиться на земле без Бога»[3300]. «Отсечь душу, — пояснял Дж. Оруэлл, — было совершенно необходимо. Было необходимо, чтобы человек отказался от религии в той форме, которая ее прежде отличала. Уже к девятнадцатому веку религия, по сути, стала ложью, помогавшей богатым оставаться богатыми, а бедных держать бедными. Пусть бедные довольствуются своей бедностью, ибо им воздастся за гробом, где ждет их райская жизнь, изображавшаяся так, что выходил наполовину ботанический сад Кью-гарденз, наполовину ювелирная лавка. Все мы дети Божий, только я получаю десять тысяч в год, а ты два фунта в неделю. Такой вот или сходной ложью насквозь пронизывалась жизнь в капиталистическом обществе, и ложь эту подобало выкорчевать без остатка»[3301].