Русская революция. Временное правительство. Воспоминания

Ничтожное меньшинство этих людей не заслуживало внимания и не возбуждало симпатии — среди них были, конечно, и люди вполне обеспеченные в материальном отношении. Но подавляющее большинство представляли люди, многие годы добросовестно тянувшие бюрократическую лямку, дожившие иногда до преклонных лет, обремененные многочисленными семьями, — люди, всю жизнь бывшие совершенно чуждыми политике, но честно и усердно трудившиеся. А среди членов Государственного совета были такие люди, как Н. С. Таганцев[34], А. Ф. Кони[35] и другие, менее известные люди, но вполне почтенные и безупречные.

Теперешние хозяева положения (час которых, впрочем, уже пробил[36]), господа большевики, конечно, не задавались никогда подобными вопросами, и самая их возможность встретила бы со стороны Лениных и Троцких откровенное глумление. Для них совершенно безразлична судьба отдельных людей. «Лес рубят — щепки летят» — вот удобный ответ на все. Да им и не приходится и не приходилось сталкиваться с описанными затруднениями, потому что никто, конечно, не мог быть столь наивным, чтобы обращаться к ним, ожидая от них справедливого и человеческого отношения. С совершенно спокойной совестью они выбросили на улицу весь Сенат и всю магистратуру, и трагически безысходное положение людей, работавших всю жизнь и на старости лет оказавшихся в буквальном смысле слова без куска хлеба, их нисколько не смущает.

Временное правительство было в этом положении. Не обладая якобинской неустрашимостью, в ее частом сочетании с якобинской же бессовестностью, оно оказывалось в крайнем затруднении при разрешении и общего вопроса о судьбе членов ликвидируемых учреждений, и частных вопросов о судьбе отдельных лиц.

Возьму, как одну из наиболее ярких иллюстраций, вопрос о членах Государственного совета по назначению. Среди них были люди, не имевшие никаких заслуг перед страной, назначенные по соображениям черносотенной политики, для образования реакционного большинства, — но были, как я уже упомянул, государственные люди, такие как Кони или Таганцев, а также ряд лиц, для которых Государственный совет был венцом долгой и безупречной службы в рядах администрации или магистратуры. По закону члены Государственного совета по назначению получали содержание, каждый раз определяемое персонально верховной властью. Равным образом и пенсии членам Государственного совета не определены общим образом в законе. В ближайшее же время после переворота, в первые же недели, когда выяснилось с полной несомненностью, что Государственный совет, как учреждение, обречен на совершенную праздность до Учредительного собрания, причем Учредительное собрание его, конечно, не сохранит (ни вообще, ни тем более в теперешнем его виде), наиболее добросовестные и тактичные члены Государственного совета почувствовали неловкость своего положения и нравственную невозможность получать крупное содержание, не делая ничего, и возбудили вопрос об уместности подачи в отставку. При этом они считались (как мне точно известно из личных переговоров с некоторыми из них) с соображениями двоякого рода.

Временное правительство не упразднило с самого начала Государственного совета как учреждения. Потому членам по назначению, не считавшим возможным продолжать пользоваться преимуществами своего положения, приходилось бы подавать прошения об отставке, то есть брать инициативу на себя. Если бы одни подали прошения, а другие нет, получилась бы, очевидно, нелепость: на местах остались бы лица, прежде всего и более всего дорожившие своими окладами и положением, а уволены бы были наилучшие.

Кроме того, мне приходилось слышать опасения (искренности которых я не имел никакого основания не верить, принимая во внимание, от кого они исходили), что подача таких прошений рядом лиц одновременно или непосредственно одними вслед за другими могла бы произвести впечатление какой-то демонстрации против Временного правительства, производимой наиболее авторитетными людьми, — а это, конечно, меньше всего входило в их намерения. Наконец, last not least[37], возникал вопрос о личной материальной судьбе, тревоживший всех тех, кто существовал только жалованьем и кто не мог рассчитывать ни на получение другого места, ни на частный заработок. Таких, конечно, было немало. И все они спрашивали — будет ли им назначена пенсия и в каком размере. В самом начале Временное правительство в двух случаях назначило пенсии в размере 7–10 тысяч (кажется, дело шло о В. И. Коковцеве[38] и об А. С. Танееве[39], но, может быть, здесь я ошибаюсь). И тотчас же митинговые речи перед домом Кшесинской (с первых же дней ставшим штаб-квартирой большевизма) подхватили этот факт. «Временное правительство дает многотысячные пенсии, расточая народные деньги на слуг старого царского режима». Социалистические газеты вторили этим обвинениям.