Русская революция. Временное правительство. Воспоминания

Беспрепятственно я прошел через ворота и вошел во дворец обычным путем, через Салтыковский подъезд, поднялся по лестнице и прошел в Малахитовый зал. Там я застал такую картину: в зале находились все министры, за исключением И. М. Кишкина (он был в это время в здании штаба округа, тут же на Дворцовой площади, и «организовывал» оборону, — как известно, с весьма плачевным результатом). Чрезвычайно взволнованным казался Коновалов. Министры группировались кучками, одни ходили взад и вперед по зале, другие стояли у окна, — С. Н. Третьяков сел рядом со мною на диван и стал с негодованием говорить, что Керенский их бросил и предал, что положение безнадежное. Другие говорили (помнится, Терещенко, бывший в повышенно нервном возбужденном состоянии), что стоит только «продержаться» 48 часов — и подоспеют идущие к Петербургу верные правительству войска.

Мой приход очень приветствовали. Оказалось, что Коновалов разослал посланцев во все стороны, созывая «живые силы», которые были бы готовы группироваться вокруг правительства и поддержать его. Кое-кого из посланцев по дороге задержали большевики, но другие доехали по назначению и передали приглашение. На него, однако, никто не откликнулся, кроме меня. Само собою разумеется, что присутствие мое оказалось совершенно бесполезным. Помочь я ничем не мог, и, когда выяснилось, что Временное правительство ничего не намерено предпринимать, а занимает выжидательно-пассивную позицию, я предпочел удалиться, — как раз в ту минуту (в начале седьмого часа), когда пришли сказать Коновалову, что подан обед.

В коридоре я встретил журналистов, с Л. М. Клячко-Львовым во главе. Они сообщили мне, что собираются остаться со Временным правительством до конца. На самом деле они побыли после меня очень недолго и с трудом выбрались из дворца, я же вышел совершенно свободно — и пошел домой. Минут через пятнадцать— двадцать после моего ухода все выходы и ворота были заняты большевиками, уже никого больше не пропускавшими. Таким образом, только счастливая случайность помешала мне «разделить участь» Временного правительства и пройти через все последовавшие мытарства, закончившиеся Петропавловской крепостью.

Вечер этого бурного дня я, помнится, провел дома. На другой день, часам к двум, я отправился в Городскую думу. Утром наш Центральный комитет собрался в доме графини С. В. Паниной и продолжал ежедневно собираться в течение ближайших 10–15 дней, то у Паниной, то у В. А. Степанова[153], — раз у Кутлера[154], в тот день, когда юнкерами была произведена попытка захвата телефонной станции. Днем ежедневно собиралась Городская дума, а по вечерам — образовавшийся немедленно после переворота Комитет спасения родины и революции заседал в Училище правоведения, воспользовавшись помещением Крестьянского союза.

Городская дума в эти дни напоминала собой огромный растревоженный муравейник. Все залы, комнаты, кулуары, лестницы кишели людьми. Кого только тут не приходилось встречать! Но, увы, только в самые первые дни можно было предаваться иллюзиям и думать, что Городская дума вместе с Комитетом спасения смогут стать каким-то организующим центром, который окажет большевикам сильное сопротивление. Очень скоро стало ясно, что никакой действительной, организованной силы в их распоряжении не имеется.

К числу самых тяжелых моих воспоминаний я отношу воспоминание о поездке — вместе с Авксентьевым и, помнится, Шрейдером (городским головой) и Исаевым (председателем Городской думы) к английскому послу Бьюкенену. Поездка эта была предпринята на другой день после переворота. Она имела целью «успокоить» посла, уверить его, что успех большевистского восстания — чисто кажущийся, мишурный, что Керенский ведет целый корпус на выручку Петербурга и Временного правительства… Бог знает, в какой степени сами мы верили этим успокоительным заявлениям…

Бьюкенен, которого я видел перед своей поездкой в Англию в январе 1916 года в этом самом кабинете, где он теперь нас принимал, был расстроен и угнетен. Разговор плохо клеился, тем более что Авксентьев с трудом изъяснялся по-французски. При упоминании об ожидаемом корпусе посол несколько оживился, но все же в общем этот никчемный визит оставил у меня отвратительное впечатление. Вспоминались широковещательные речи при приеме послов Временным правительством в Мариинском дворце, — речи, звучавшие уверенностью в силе правительства и в величии революции, — и невольно сопоставлялся тот момент, такой еще недавний, с позорными переживаниями большевистского coup de main[155]. Как известно, ближайшие же дни обнаружили всю тщету надежд на военную силу, закончившись разгромом казаков Краснова и бегством Керенского.