Отец был человеком чутким и проницательным. Он был талантливым художником, мыслящим человеком, читал Гете и Байрона в оригиналах, был большим поклонником Запада, прогрессивным человеком, но с навязчивыми идеями поиска "русского бога" и особого предназначения России. Он все больше замыкался, совершенно изолировался в Парголово, и мне казалось, что пустота, образовавшаяся вокруг него, была искусственной. Старые друзья его избегали, новых я не встречала, Ирина перестала ему писать, с дочерью Дуней связи никакой, единственное, что оставалось, - это живопись. Идеи, бродившие в его голове, приводили к бурным и не всегда последовательным размышлениям вслух. Он любил со мной спорить, я, пожалуй, стала его единственным слушателем и собеседником при наших редких встречах.
Из его рассуждений выходило, что ярлыки "Империя Зла" и "колонии-сателлиты" изобретены и приклеены нам злонамеренно. Никаких оснований у Запада на то нет. Что сбежать и процветать "за бугром" в трудные времена всегда удобно и выгодно. Американская пропаганда с антисоветизма переключилась на русофобию.
"Они с чем и с кем борются?! - восклицал отец. - С советской властью или с русским народом? Для Бжезинского, я думаю, сомнений нет, конечно с народом. Замечала ли ты, что стреляющий по всаднику стреляет также и по лошади. Этот "тонкий" момент выводит из круга моих симпатий большое число стреляющих. Все эти изменники, а особенно разведчики-перебежчики, оправдываются, что боролись против КГБ. Отлично. А кому они присягали?! И кому они приносят вред? Конечно, не КГБ, который уже не тот, что в прежние годы, люди другие, умнее, образованнее... Нет, они приносят вред прежде всего русскому народу. А мы, русские, должны иметь свое государство и устраивать его сами, не привлекая для этого врагов. Ведь привлечение печенегов к династическим разборкам и в десятом веке было предательством. Я хочу быть патриотом своей страны, будущей России, но мне мешают. Нам мешают! К вопросу о патриотизме и государстве имеет прямое отношение одно стихотворение Киплинга. К сожалению, никак не найду его, чтобы тебе его прочитать, Ксюша... В чем там смысл: гребец, прикованный к галере, гордится подвигами, совершенными галерой. Вот и я горжусь своей Россией будущего и прошедшего. Мы все в этой лодке, но есть люди, которые от страха кидаются за борт... Надеюсь, что ты никогда не решишься на столь самоубийственный поступок! Все это - испытания, выпавшие на долю русских, праведные испытания".
Наши разговоры кончались бурно и не всегда мирно.
Вся процедура стала повторяться: анкеты районного ОВИРа, характеристика с места работы (Ленинградское отделение Союза художников), потом Центральное управление отдела виз и регистраций. Помню, как я волновалась, когда опять шла в Союз художников на партсобрание для утверждения характеристики. Вошла в комнату, все члены группы сидели по периметру, вдоль стен, центр зала был освобожден для очередного "подсудимого". Мне показалось, что до моего появления этот художественный своеобразный парттрибунал бурно обсуждал мой вопрос. Атмосфера была накалена. В выражении лиц и взглядах, которые они исподлобья бросали на меня, у многих сквозила враждебность. В общем, если представить себя на их месте, понятно, что ситуация выходила престранная. Разногласия между художниками разогрели воздух, и недовольное большинство взбунтовалось, но меньшинство в этой "не тройке" было сильнее. Как я поняла, именно им было приказано дать мне положительную характеристику на поездку "замуж в гости"! Опять меня спрашивали, почему жених не может приехать, а я отвечала, что еду "в гости замуж на шесть месяцев", и это не вызывало даже тени улыбки. "А с кем же вы оставляете вашего сына на время отсутствия?" полюбопытствовала одна из художниц. "На свою маму и оформляю опекунство на время моей поездки, жить он будет в квартире, где родился и вырос..." У многих глаза были устремлены в пол, председатель окинул всю братию строгим взглядом и произнес: "Товарищи, пожелаем Ксении Игоревне хорошей поездки и счастливого медового месяца!" За это и проголосовали все единодушно, при одном воздержавшемся.