Русская рулетка (сборник рассказов)

Ему было почти сорок. Сорок. Тот возраст, который он определил для себя, как предельный. Еще в тридцать, будучи на гребне успеха, он везде и всюду повторял: «Если ты к сорока годам ничего не добьешься, на тебе можно смело поставить крест». И вот ему через каких-то три месяца исполнится сорок. И он — никто! Предприимчивый и уверенный в себе коммивояжер Джон Эванс незаметно как растворился в суете будней. От тридцатки до сороковника прошло не десять лет, а, казалось, десять дней. Как один взмах чьей-то руки, как в одно мгновение перевернутая страница его жизни. Раз, — и всё. И ничего. И результата — ноль. Он по-прежнему, казалось, все тот же коммивояжер Джон Эванс, но пустой в душе, бесперспективный, а теперь еще и озлобленный на себя, на свою тупость, на свою недальновидность и бесталанность. Неудачник. Это слово резало без ножа. Это слово, как черной меткой, клеймило беспощадно, глубоко, на всю оставшуюся жизнь. И это было непереносимо. Это было больно: почувствовать себя несвершившимся, осознать, что ты больше ничего не успеешь, ничего не добьешься, что у тебя впереди нет ни времени, ни сил совершить что-нибудь стоящее, важное, такое, чтобы оно принесло тебе хоть какое-то удовлетворение, успокоило душу, привело весь твой начинающий дряхлеть организм в состояние равновесия и согласия. А так предел, о котором он в своем беспечном бахвальстве твердил на каждом углу, наступил, но покоя душе совсем не принес. Только хаос, только раздражение, только злость. Кошмар! Вы не представляете, каким кошмаром может быть хаос в душе! Когда его обнаружишь, когда он, как червь, разъедает твой мозг. Днем и ночью, на улице и дома, через час и через день, неотступно напоминая о себе. Как взведенная террористом бомба: секунды щелкают, время убывает. Сорок лет и — взрыв. Хоть застрелись!

Так думал Джон. И эти мысли сводили его с ума. Он больше не видел ничего хорошего впереди. Никакого просветления. Отчаяние застило его мозг. И чем ближе он подходил к этому, надуманному им самим порогу успеха, не видя стóящих результатов, тем больше и больше раздражался, пока в один из дней не сорвался окончательно, бросился к своему темно-синему «Феррари» и понесся в никуда, на предельной скорости, от себя, подгоняемый ветром и злобой. И гнал теперь, не замечая дороги, благо в полночный час трасса в этих местах была безлюдной. Но все равно он где-то отвлекся, где-то потерял бдительность, за что-то зацепился у обочины, его автомобиль непослушно дернулся, сошел с трассы, съерзнул набок, проелозил несколько десятков футов по направлению движения, пока в конце концов не врезался в какой-то слабо освещенный рекламный щит.

«Добро пожаловать в Лесконсити!» —  прочитал Джон, когда с горем пополам выбрался из машины. «Добро пожаловать!» —  саркастически усмехнулся он про себя. Авария как-то сбила его злость, раздражение ушло, недовольство исчезло, но им овладело полное безразличие и усталость. Он уже не хотел ничего. Только лечь и уснуть, отдохнуть, выспаться: сегодня был такой безумный день. Он машинально отряхнул со своих брюк пыль и тронулся по направлению к городу.

Лесконсити оказался небольшим типичным городком западных штатов с населением не более десяти тысяч, размещенным вдали от крупных промышленных центров, тихим, пустынным, неприметным, мимо которого проносишься по трассе и через секунду совсем забываешь о нем. Но если ты хочешь уединиться на время, сам ли, с подружкой или с друзьями, такие тихие городки, как Лесконсити, для тебя. Ты снимешь номер в скромном отеле, и тебя никто не спросит, кто ты, что ты здесь делаешь, на долго ли задержишься. Здесь не станут к тебе навязываться, приставать с глупыми вопросами, что называется, «лезть в душу». Здесь ты остаешься один на один с собой, сам по себе, в тишине, покое и уюте. Цивилизация с головокружительной скоростью несется в пропасть где-то за сотни миль отсюда, и рев её сирен, гудков, клаксонов и мобильников не доносится сюда ни эхом, ни отзвуком, ни звуком.

Но беда в том, что весь кошмар цивилизации сидит внутри Джона. Изнутри грызет его печень, жрет кишки, подтачивает мозг и сердце. И какой может быть покой вообще, если вихрь внутри тебя и никуда от его хаоса не деться.

А ведь были когда-то и лучшие времена. Нет, не молодость тогда питала его (о ней он совсем в те времена не задумывался). Уверенность в своих силах, дерзость, напор, целеустремленность, — вот качества, которые всегда двигали им, держали на гребне успеха, не давали ни хандрить, ни распоясываться. Ему тогда всё было по плечу, всё нипочем. Казалось, так будет вечно. Как же он не заметил надлома? Той грани, за которой оказалась пустота и ничто, а дальше — разочарование, боль, обида. Все вместе они съели его оптимизм, его веру в свои силы, стерли с лица обаятельную улыбку, избороздили лицо неприглядными морщинами, не по годам посеребрили виски. На кого он теперь стал похож?