Русская рулетка (сборник рассказов)

— Да, брат, не завидую тебе, уж кто-кто, а я тебя прекрасно понимаю: помнишь, как моя меня постоянно доставала? Спасу нет! А тут стала посещать какой-то женский клуб и изменилась на глазах: ни слова упрека, ни фразы укора. Возвращается оттуда как заведенная, всю посуду до блеска вычистит, в комнатах начнет убирать — пылинки не найдешь, и все бубнит под нос: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо…», как будто сама себя успокаивает — аутотренинг своеобразный. Но по мне пусть лучше это долдонит, чем меня пилит. А в постели стала — угнаться не могу, будто молодость к ней вернулась.

Барри слушал Дюка рассеянно, невидящим взором смотрел в окно.

— А вообще, послушайся моего совета: тебе от этого отстраниться надо. Не думай — и всё. Сейчас дело надо сделать. Настройся на предстоящую беседу, у тебя же настоящая хватка, я против тебя тигра беззубая. Хочешь, по пути в какой-нибудь бар заскочим, дернем грамм по сто, тебе и полегчает. Дорога дальняя, выспишься.

Барри повернул голову к другу.

— Заскочим сначала в автосервис, узнаем, что там с моей тачкой, а потом — куда угодно, только умоляю: не гони, как бешенный, ты же знаешь, я страх как не люблю, когда ты изображаешь из себя Шумахера.

— Вот и ладно, — довольно произнес Дюк, радуясь, что Барри всё-таки нашел в себе силы вернуться на землю…

* * *

Весть о том, что Дюк Фергюссен разбился, как молнией поразила Барри. Он узнал о его гибели, вернувшись из командировки. Весь отдел только об этом и гудел. Обстоятельств и подробностей никто толком не знал, все основывалось на догадках и пустых умозаключениях.

Барри вернулся домой, не помня как. Карина встретила его привычным коротким, ничего не выражающим «привет, как съездил…» Даже не поднялась с дивана, так и сидела, когда он вошел, положил на тумбочку в прихожей портфель, сел рядом в кресло. Он был белее бледного.

— Что-то случилось? — спросила она бегло, оторвавшись на секунду от дамского бестселлера.

— Случилось, — как потерянный ответил Барри. — Дюк разбился.

— А, знаю. Еще вчера, — так невозмутимо произнесла Карина, как будто Дюк был не их близким знакомым, а каким-то абстрактным маклером из малознакомого Лесконсити. — Хильда звонила мне вечером. Я ночевала у нее.

Барри с удивлением посмотрел на жену:

— Ты так спокойно об этом говоришь.

— А что я должна, по-твоему, делать: волосы пеплом посыпать, если он был твоим другом?

Цинизм Карины возмутил Барри, но он не хотел вступать с ней в перепалку, поднялся только, открыл бар, вынул оттуда бутылку виски, не разбавляя содовой, отцедил стопку и залпом выпил.

— И потом, знаешь же: всё, что ни делается — к лучшему. Всё будет хорошо, — добавила она к прежнему.

Барри уставился на нее, как на диковину. Где-то он уже слышал это выражение. Постой, постой, его, кажется, по словам покойного Дюка, частенько произносила Хильда, после того как вступила в какой-то женский клуб. Карина что, тоже стала его посещать? Хотя чему удивляться, он совсем почти не уделяет ей внимания. И все же Барри спросил, не стала ли она членом какой-нибудь претенциозной организации безгрудых феминисток, — уж слишком откровенным холодом в отношении знакомых мужчин от нее отдает. (Чего скрывать, невозмутимость Карины в такой ситуации резанула и он сознательно захотел ее уколоть.)

После этих слов Карина обожгла его таким колючим взглядом, что Барри даже стало не по себе. Возникло такое ощущение, будто он вторгся в какую-то тайную, запретную для него область ее нового существования; будто зацепил в ней какую-то скрытую, чувствительную струну, которая в одно мгновение задрожала встревожено и возмущенно. Это не понравилось ему. Что-то явно изменилось за время его недолгого отсутствия, Карина стала другой. Неужели он просмотрел момент ее перерождения? И в ту же минуту застывшая маска на лице Карины преобразилась, кожа лица обмякла, губы растянулись в плотоядной улыбке, (хотя, как он заметил, глаза так и остались колючими) и примиренчески произнесли:

— Ладно Барри, я прекрасно понимаю, что ты сегодня сильно устал, переволновался; смерть близкого друга вывела тебя из себя. Извини, если обидела, не держи на меня зла, пойди отдохни, всё будет хорошо.

Барри пошел к себе. «Всё будет хорошо. Всё будет хорошо», — повторял, поднимаясь на второй этаж.

* * *

Что говорить, каким огромным, неописуемым ударом явилась для Барри смерть друга. Несколько дней он ходил сам не свой. Они с Дюком росли на одной улице, вместе становились на ноги, понимали друг друга с полуслова.