Русская Швейцария

Речь в нем идет о юноше, изнывающем от тоски и бессмысленности жизни и собирающемся покончить с собой, для чего и отправляется в горы. Самоубийца останавливается над пропастью. «Я один! – повторял я, – один лицом к лицу со смертью. Уж не пора ли? Да… пора. Прощай ничтожный мир. Я отталкиваю тебя ногою!» В самый последний момент перед решающим шагом он слышит детский плач. Что-то заставляет молодого человека пойти на крик. Он видит хижину альпийского пастуха, в ней сидит семья и мать кормит ребенка. Картина простого семейного счастья вдруг вылечивает страждущую истины душу и прогоняет мысли о бессмысленности существования. «Байрон, Манфред, мечты о самоубийстве, моя гордость и мое величие, куда вы все девались?.. Младенец продолжал кричать – и я благословлял и его, и мать его, и ее мужа… О горячий крик человеческой, только что народившейся жизни, ты меня спас, ты меня вылечил!»

А вот впечатления от поездки в Италию через Сен-Готард молодого Пастернака, описанные в «Охранной грамоте»:

«Кругом галдел мирской ход недвижно столпившихся вершин. Ага, значит, пока я дремал и, давая свисток за свистком, мы винтом в холодном дыму ввинчивались из туннеля в туннель, нас успело обступить дыханье, на три тысячи метров превосходящее наше природное?

Была непрогляднейшая тьма, но эхо наполняло ее выпуклою скульптурой звуков. Беззастенчиво громко разговаривали пропасти, по-кумовски перемывая косточки земле. Всюду, всюду, всюду судачили, сплетничали и сочились ручьи. Легко было угадать, как развешаны они по крутизнам и спущены скрученными нитками вниз, в долину. А сверху на поезд соскакивали висячие отвесы, рассаживаясь на крышах вагонов, и, перекрикиваясь и болтая ногами, предавались бесплатному катанью.

Но сон одолевал меня, и я впадал в недопустимую дремоту у порога снегов, под слепыми Эдиповыми белками Альпов, на вершине демонического совершенства планеты».