И, в свою очередь, будет большой ошибкой на основании этого делать выводы о том, что Китай занимал подавляющее большинство территории планеты. Просто он стал фабрикой, работающей на потребление всего земного шара.
Скандинавия раннего средневековья, безусловно, не могла похвастаться таким статусом. Но кое в чем – во всяком случае, для Северной и Восточной Европы – и основным поставщиком, и генератором моды в известной степени служила.
Несомненно, наличие в Гнездове большого числа погребений с ладьей казалось бы, подтверждает версию о том, что это место было крупным поселением викингов. Однако дело в том, что эти погребения – парные, причем захоронены эти пары одновременно, т. е. женщина была убита после смерти своего мужа или господина. Как отмечает норманнистка А. Стальсберг, «убийство вдовы и ее похороны с мужем скандинавская история эпохи викингов не знает» (Фомин, с. 389). При этом та же автор обратила внимание на то, что ладейные заклепки из Гнездова «ближе к балтийской и славянской, нежели скандинавской традиции» (там же, с. 346). По утверждению Д.А. Авдусина, в данном случае речь может идти о фактах разноэтничных парных погребений, например, мужчины-балта с женщиной-скандинавкой (там же, с. 345).
Вместе с тем, вся керамика Гнездовского могильника, в каких бы погребениях она не находилась, исключительно славянская. В отличие от украшений керамика, по словам Д.А. Авдусина, имеет «первостепенное значение для этнических выводов» (с. 349). Ведь доля ввозных горшков и кувшинов везде относительно невелика. Перевозить на дальние расстояние столь тяжелый и хрупкий товар – дело хлопотное, и проще производить керамику на месте.
Для другого крупного, якобы, скандинавского (по определению Т. Арне, И. Брендстеда, Ю.В. Готье) Тимиревского могильника в действительности, как показывают исследования М.В. Фехнер, только
Здесь нельзя не вернуться к рассказу о том, что торговые пути на Балтике и в Восточной Европе прокладывали не только и не столько скандинавы. Об этом говорят, наряду с лингвистическими, и нумизматические данные. Согласно им, самые древние клады восточных монет обнаруживаются на южнобалтийском Поморье (VIII в.), заселенном славянскими и славяноязычными народами. Позже подобные клады появляются на о. Готланде (начало IX в.) и лишь только в середине IX в. – в самой Швеции (Фомин, с. 116). Надо заметить, что западная граница массового распространения восточных монет проходит по р. Лабе, т. е. совпадает с границей расселения славян и резко обрывается на рубеже с Саксонией и Тюрингией. «Это обстоятельство, – подчеркивает Б.А. Рыбаков, – естественнее всего связывать с действиями купцов-славян, для которых область славянского языка была областью их деятельности» (там же, с. 117).
Несколько иного мнения, впрочем, В.И. Кулаков: «Самые ранние клады серебряных арабских монет диргемов, которые приходили из Средней Азии через будущую Русь, оседали именно в ареале пруссов. Диргемы были платой восточных купцов за янтарь, который поступал из земли пруссов (нынешняя Калининградская область). И вот все эти ранние (конца VIII – начала IX века) клады и есть свидетельства прохождения торговых путей по территории будущей Руси».
В любом случае, это уже спор вне рамок норманнской теории.
В завершении скандинавской темы нельзя не коснуться вопроса, что представляла собой государственность тех, кого норманнисты считают основателями русского государства.
Культура самих норманнов, в известной степени, была привнесена извне. Не говоря уже о серьезном кельтском влиянии на их искусство раннего, вендельского периода, нельзя не сказать о том, что их правящий слой, jarlar ранних юридических памятников Скандинавии, имеет неместное происхождение. Этот слой – сначала «благородные воины», затем предводители,