Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные

«Астория» оказалась большим отелем, с целым лабиринтом длинных коридоров и закоулков. Поместились мы все на одном этаже, дамы по две в номере; я устроилась с Марией Ильиничной, по ее желанию.

Было еще очень рано. Помывшись и приведя себя в порядок, я решила отправиться в город, чтобы разыскать мою тетку. Пришлось порядочно покрутиться в незнакомом городе, пока я нашла дом Александры Васильевны Каншиной. Я очень много слышала о ней от дяди Ахиллеса, который всегда восхищался ее красотой и умом. Наконец, набрела я на прелестный двухэтажный особняк, прекрасно меблированный, со сворой прислуги и приживалок. Экономку, Елену Артамоновну, я знала по Латовке, где она гостила. Это была очень экспансивная старая дева, веселого нрава, любящая мужчин, разгул и всякого рода веселье. Когда я очутилась в доме на Сумской, она меня встретила с радостным удивлением и восклицаниями. Александра Васильевна показалась мне еще более красивой, чем при нашей встрече в Латовке. Вошла она в пеньюаре, кое-как накинутом на плечи. В комнате было жарко, всюду топились печи, чувствовался приятный зимний уют, сознание тепла и благополучия, в то время как на дворе могла начаться снежная буря и затрещать мороз.

Александра Васильевна была очень смуглая брюнетка с тонкими чертами лица. Ее раскосые, темно-зеленые глаза с бутылочным оттенком, казалось, пожирали все, на чем их взгляд останавливался. Мне казалось, что я проваливаюсь в преисподнюю при ее взгляде. Причесана она была по старой моде, с шиньоном на макушке, но эта прическа, уродовавшая многих женщин, шла ей отлично, придавая особый стиль старой эпохи. Казалось, что она только что спустилась с какой-то известной художественной картины. Вместе с тем на ней также лежала печать цыганщины. Большие тяжелые кольца в ушах дополняли ее экзотическую красоту.

После первых приветствий я добавила, что дядя Ахиллес ее большой поклонник. Моя вступительная фраза ей понравилась, она сказала, что счастлива была со мной познакомиться и просит меня погостить у нее подольше. Когда она узнала, что я остановилась в гостинице и что пробуду в Харькове всего лишь два дня, она пришла в ужас. После довольно шумного спора мне пришлось согласиться, чтобы ее лакей поехал в «Асторию» за моими вещами и что я пробуду эти два дня у нее.

Я ей предложила пойти сегодня вечером на оперетку «Веселая вдова», которую, кстати надо сказать, я слыхала уже пять раз. Она повела меня в мою комнату, тонувшую в коврах, пуфах и восточных подушках. В углу, как и полагалось, был старинный киот с белыми, ярко вышитыми рушниками, с оправленной серебром горевшей лампадой.

Когда вошла ко мне Елена Артамоновна, я вспомнила, что забыла паспорт в гостинице, но она тотчас же сказала, что пошлет человека за ним. Она усиленно меня расспрашивала про Латовку, особенно про земского начальника, в которого была безнадежно влюблена. Заговорили также о Лене, она выразила сожаление, что я не решаюсь выходить за него замуж, уверяя, что он необыкновенный юноша. «Как ты хорошо сделала, что зашла к тете», – заключила она.

В роскошной, полутемной от портьер и занавесей столовой сидела Александра Васильевна и какой-то немолодой, но красивый военный с легкой сединой и в пенсне. Он представился мне и попросил за стол. Елена Артамоновна тоже явилась принаряженная, напудренная, с красивыми кольцами и темным шелковым шарфом на плечах. Лакей разносил блюда, которых было бесчисленное количество, и наливал вино из хрустальных графинов. Эта роскошь была мне не по вкусу. Тетушка сказала, что начинает скучать и очень сожалеет, что оперетка только на два дня. Тут я уже не удержалась и выложила ей все мои приключения. Мое знакомство с ними, приезд в Харьков из-за их гастролей. Она вдруг страшно оживилась, нашла, что все это очень интересно, что она будет рада с ними познакомиться и что она пригласит всю труппу после спектакля к ней ужинать.

Этот неожиданный проект меня немного ошеломил, но в душе я обрадовалась и уверила ее, что они согласятся, если я их уговорю. «Ты меня поведешь во время антракта за кулисы, познакомишь меня с ними, и мы их всех пригласим». Она сразу же позвонила в колокольчик и начала заказывать оторопелой кухарке обильный ужин. Лакею приказала принести из погреба побольше вин и шампанского. Особенно настаивала на коньяке и всевозможных ликерах. Ее гость, или друг, или родственник, словом, мужчина-загадка, угрюмо отмалчивался на все ее восторги, подтверждая добрую русскую пословицу: «Молчание есть знак согласия».

После обильного завтрака мы перебрались на большой мягкий диван, покрытый, как и всюду, восточным ковром и подушками. Мы потонули в нем с папиросами в зубах.