Русская троица ХХ века: Ленин, Троцкий, Сталин

Так кем же все-таки был Нечаев: титаном самопожертвования, фанатиком высокой идеи (каковую в подражание арго современной политкорректности вполне можно бы окрестить «альтернативным гуманизмом») — или носителем целого букета опасных душевных заболеваний? Их проявления — не только социопатия в форме «нравственного идиотизма», но и атрофия даже собственных (не говоря о ближнем!) ощущений физической боли с закономерной утратой инстинкта самосохранения. Довольно схожий анамнез отмечался восторженными летописцами у некоторых других известных революционеров, например, у сталинского соратника Тер-Петросяна по кличке Камо.

В просвещенном, но сколь же наивном, с точки зрения сегодняшнего опыта, девятнадцатом веке эти особенности еще могли восприниматься как «завораживающий духовный» (или, наоборот, «непреодолимый животный») магнетизм. В России конца двадцатого столетия, выполнившей и все генеральные, и, как говорили при социализме, встречные планы революционной перестройки нации, синдром получил определение, куда более емкое и точное. Позаимствованное — вполне в духе всепобеждающих «смесительных упрощений» русского человека — аккурат у преступного мира. Для индивида: отморозок. Для его поведения: беспредел.

Симптоматично то, что не только в уголовной среде беспредельщики всякого рода к нашим дням фактически дожрали «законных». Блатной жаргон с причитающимися нравами победно утверждается на вершинах российской государственной политики и поощряемых ею разновидностей отечественного бизнеса. Поскреби любой из столпов, обнаружишь «единственного и истинного революционера», он же разбойник лихой. Копнуть еще глубже — и тогда, не исключено, проступит искрящий бешенством взор самого Сергея Геннадиевича Нечаева.

После такого — что ж удивляться сталинскому обличью «имени Россия»?

Время пророков

Выбор Володи Ульянова, потерявшего почти в одночасье отца и брата, вполне возможно понять умом. Мир его рухнул в тот самый момент, когда у всякого нормально развивающегося молодого человека должен завершаться первый опыт самоидентификации. Наверное, нечто похожее происходило в тех условиях с многими «русскими мальчиками» из интеллигентских семей. (Кстати, если припомнить получше кое-какие детали литературного образа, безмерно умиляющего толпы народу и после Достоевского, — не покажется ли самым значащим из всех факт, что бестрепетная ручонка калякала не купленную за свои деньги специально для целей познания и творчества, но предложенную явно наугад, а главное, чужую карту звезд?)

В дальнейшем бездетность самого Ленина, вероятно, служила еще одним фактором радикализма, способствуя обшей неукорененности быта и облегчая «прогулки по Европам». Троцкий и Сталин, напротив, заводили детей, нарушив нечаевский завет (что, конечно, создавало им определенные сложности), но и это общего дела не меняло. Благо тогдашнюю власть и безумец не смог бы заподозрить в изуверстве, с каким годы спустя тот же Сталин отправлял на смерть или в приюты-тюрьмы малолетних детей своих бывших соратников.

Если говорить о возможностях нормальной карьеры, то священникам, в которые вроде бы налаживался поначалу Coco Джугашвили, для пользы дела, конечно, лучше уметь очаровывать воображение прихожанок. Но вполне позволительно быть и рябыми, и сухорукими, и мрачными с виду — лишь бы человек был божий да умел проникновенно общаться с паствой, хотя бы соплеменной. В сохранившихся записях выступления вождя звучат несколько монотонно (что, впрочем, можно списать на примитивные технические средства и чужой для него язык). Но по крайней мере, своим родным Сталин явно должен был владеть, совсем как тот претендент на должность лингвиста в научном институте из бородатого грузинского анекдота, — «дзалиан, дзалиан каргад». Ну очень хорошо.

А вот у Ленина, помимо его особых интересов, с самого начала имелся еще целый ряд препятствий. Даже незавершенное юридическое образование все же позволяло заниматься какой-никакой практикой. В январе 1892 года Владимир Ульянов получает от управления Петербургского учебного округа университетский диплом первой степени и зачисляется помощником присяжного поверенного. Пускай не «сам господин адвокат», но тоже дело престижное, а при успехе приносящее неплохой доход, как легальный, так и не вполне гласного характера. Однако сдается, подвела его как раз внешняя непрезентабельность: неказистая фигура, ранние залысины, кривизна на один глаз (бывшая, впрочем, скорее плодом медицинской ошибки в детстве и последующего самовнушения, нежели действительного органического порока). А в первую очередь дефект важнейшего профессионального инструмента: речи. Плюс полное отсутствие жизненного опыта, необходимого для успехов в подобных делах. Это уж когда прочно уселся на троне, каждый недостаток с готовностью превращается в достоинство, любое дело царских рук и ума — совершенство по определению. А в начале пути так легко и заманчиво всякий свой личный провал списать на свинцовые мерзости системы, благо те очевидны с избытком.