«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона. Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота

Трудности, с которыми сталкивался Элфинстон в отношениях с Хметевским и Баршем, а также сведения о серьезных конфликтах с другими офицерами его эскадры показывают, что Элфинстон в отличие от Спиридова вел себя заносчиво и был изолирован от своих подчиненных. Британец упрекал их в лености, пьянстве, распущенности, отсутствии опыта и мастерства. Себя же контр-адмирал рисовал справедливым радетелем их интересов: перед походом он хлопотал о выплатах офицерам, чтобы дать им «пример <…> внимания к их потребностям, тогда как адмирал Спиридов отплыл, не распределив денег, к великому страданию семей и кредиторов»; он уверял офицеров, «что если они приложат усилия и будут исполнять свои обязанности, то все, что происходило ранее, будет <…> забыто, и что я буду весьма обязан, если они предоставят мне любую возможность рекомендовать их государыне» (c. 228) и т. п.

Незнание контр-адмиралом русского языка сужало круг его общения, делая его зависимым от не вполне добросовестного переводчика Ньюмана. Некоторые конфликты, возникавшие между контр-адмиралом и капитанами или офицерами, как выяснялось, были спровоцированы именно переводчиком-секретарем. Впрочем, в морском походе круг общения Элфинстона с соотечественниками и без переводчика мог бы быть шире – рядом с ним были три британских волонтера, в его эскадре помимо капитана Роксбурга шли офицеры Томас Макензи и Джон Гордон, английские лоцманы и лекари, а также знавшие английский язык российские моряки, стажировавшиеся в Англии110. Но Элфинстон опасался обвинений в избирательности в отношении к подчиненным, и в своем стремлении к «равноудаленности» он смог сблизиться, вероятно, только с волонтером лордом Эффингемом.

Примечательно, однако, что скупой на похвалы контр-адмирал с теплотой пишет о своих матросах и служителях нижних чинов, в большинстве своем вчерашних крепостных, впервые оказавшихся в море («fresh water sailors»). Их выносливость и готовность с беспрекословному подчинению явно импонировали Элфинстону, ему казалось, что он сделал для них все, чтобы его «любили»: переодел в удобную одежду, заботился о лечении и рационе. Но присмотреться к этим людям Элфинстон не сумел или не захотел, а о том, как они относились к контр-адмиралу, мы не знаем.

Совершенно иными представлены отношения Элфинстона с теми, кого он почитал в высшей степени достойными его дружбы, – с соотечественниками лордами Каткартом и Эффингемом.

Чрезвычайный и полномочный посол Британии в России Чарльз 9-й лорд Каткарт (1721–1776), так же как и Элфинстон, имел военные заслуги (он был ранен еще в 1745 г. в войне за Австрийское наследство) и был представителем шотландской аристократии. В британской иерархии он занимал значительно более высокое положение, чем Джон Элфинстон. Еще в 1763 г. Каткарт стал рыцарем ордена Чертополоха и входил в число глав Ассамблеи Шотландской церкви. В Англии он также был человеком влиятельным, а потому выбор нового посла в Петербург пал на него не случайно: ко двору «просвещенной императрицы» был отправлен весьма значительный и просвещенный вельможа (в конце жизни он стал ректором Университета Глазго). Лорд Каткарт был женат на Джейн Хамилтон, сестре Уильяма Хамилтона (Гамильтона), британского посла в Неаполе и знаменитого собирателя антиков, даме, по словам Екатерины II, «великих достоинств»111. Супруги оставили обширное эпистолярное наследие, а леди Джейн еще и дневниковые записи и заметки о России, изучение которых дает редкий материал не только о русско-британских отношениях112, но и об имперском Петербурге 1768–1771 гг.

В Санкт-Петербург Каткарты прибыли на специально нанятом для этого фрегате с детьми, гувернером113, няньками, прислугой и многочисленным багажом в августе 1768 г., едва не разбившись на скалах у финского берега. В столице для них был нанят дом генерала Глебова (вероятно, на Фонтанке у Семеновского моста)114, а в летние месяцы по протекции графа Панина семье отводили флигель бывшего дворца Бестужева-Рюмина на Каменном острове, в это время уже принадлежащего великому князю. Именно эти два адреса, судя по всему, и посещал Джон Элфинстон по приезде в 1769 г., но особенно в 1771 гг., когда, по его словам, дом Каткартов почти стал его домом.