Русская весна

Горько становилось при мысли о Марсе. Когда планета была влажной и молодой, там существовала жизнь, и это, так же, как и открытие цивилизации на звезде Барнарда, доказывало, что жизнь на Земле не результат неповторимого совпадения случайных факторов. Но на Марсе все кончилось, и в Солнечной системе Земля была одинока. Значит, в жизни Франи все будет так, как здесь, в «Сагдееве»: тесные темные коридоры космограда, бесконечная скука ожидания. Хрупкие пузырьки жизни, плывущие в мертвых просторах, подводные лодки в океане космоса...

Франя пыталась поделиться своими мыслями с товарищами-обезьянами, но встречала лишь изумленные взгляды и насмешки. Иногда ей предлагали выпить и заняться сексом. Этикет космических обезьян не допускал таких настроений, во всяком случае, ими не делились с другими, и Франя бросила эти попытки, все больше и больше замыкаясь в себе, оставаясь наедине со своими мыслями и сомнениями. Всю жизнь она мечтала попасть в космос, но сейчас для нее лишний раз подтвердилась старая поговорка: «От себя не уйдешь»; на орбите она нашла лишь тупой труд, скуку, бессмысленный секс – и не было видно конца выпавшему ей сроку.

Все чаще и чаще, глядя на Землю, Франя мечтала оказаться там, внизу. В сумасшедшей Москве, которую она так толком и не узнала, было интереснее, чем в этой закупоренной консервной банке. Звезды были холодными, мертвыми и недоступными, а Земля – огромной, живой и мучительно-желанной. Там, внизу, сама планета была целой галактикой, скоплением звезд во тьме, и каждая звезда была городом: Пекин, Токио, Джакарта, Рио – сотни, тысячи мест, которых Франя никогда в жизни не видела, дразнящие соблазны жизни, неиспытанные возможности, острые приключения.

Там, в этом живом мире, можно увидеть и испытать больше, чем способна вместить жизнь. Как можно, когда есть такое, убить отпущенное тебе время на зловонные подводные лодки в космосе?

Отсюда, с высоты, Франя по-новому увидела Землю. Она искала новый мир чудес и приключений, а он оказался там, где и был всегда, и сейчас сиял ей из темноты космической ночи. Пришло время, и Франя поняла, что мучительно хочет на Землю, в новый, открывшийся для нее отсюда мир. И она начала считать дни, недели и месяцы.

Кармело против Майкельсона

Член законодательного собрания Альберт Кармело (округ Беркли) заявил сегодня, что будет претендовать на место в конгрессе, занимаемое республиканцем Майкельсоном. «Беркли имеет давние демократические традиции, – заявил Кармело, – и если на этот раз президент не будет поддерживать моего оппонента, у меня есть все шансы на победу».

«Окленд Экспресс»

XVIII

В разгар партии в покер Нат Вольфовиц вдруг заявил, что хочет баллотироваться в конгресс. Перед этим он сорвал банк, имея на руках десятки и шестерки – больше ничего.

– Ты спятил, Нат, – сказал Бобби, теперь уже студент университета Беркли. – Тебя будет поддерживать Телеграф-авеню, что ли?

– А вот я сблефовал с одними вшивыми шестерками и выиграл!

– Это не совсем одно и то же!

– Разве?

– Нат, ты шутишь! – вмешалась Марла Вашингтон.

Кроме нее и Бобби, за покером сидели Джонни Нэш и Фрида Блакуэлдер – новички в Малой Москве, почти без опыта, зато с большим энтузиазмом. Бобби, хотя и не сравнялся в игре с Вольфовицем (и понял, что никогда не сравняется), давно сделал важный для себя вывод: если с Натом играть осторожно и не зарываться, то благодаря олухам-новичкам можно иной раз кое-что и добавить к скромному родительскому пособию из Парижа.

– Смотря что ты называешь шутками, – откликнулся Вольфовиц. – Выигрывать я не собираюсь.

– Что-о?..

– Шансов на победу у меня, конечно, не будет, – жизнерадостно оценил свои возможности Вольфовиц. – Округ состоит из Окленда и Беркли, экономика здесь зависит от военной верфи, а в Беркли гринго больше, чем красных. Большинство даже не воспримет, чту я им буду говорить. Мне некуда втиснуться со своей программой между демократами и республиканцами. К тому же, – засмеялся он, – я вовсе не собираюсь переезжать в Вашингтон.

Бобби, ничего не понимая, глядел на Вольфовица; у того было странное выражение лица – ироничное, задумчивое, отрешенное. Не всерьез же он заговорил о выборах, в самом деле!

– Скажи, Нат, что ты задумал? – спросил Бобби, раздав карты.

– Тедди Рузвельт, Джесси Джексон, – пробормотал Вольфовиц.

– Что ты там бормочешь? – не выдержала Марла.

– Тедди Рузвельт называл выборные кампании отличной трибуной. А Джесси Джексон был радикальным черным священником и с тысяча девятьсот восьмидесятого по тысяча девятьсот девяностый год баллотировался в президенты, заведомо зная, что шансов у него никаких.