Русская весна

– А ты крепкий орешек! – улыбнулся Бобби. Он, можно сказать, непроизвольно поднес ее руку к губам и поцеловал. Сара отдернула руку, словно обожглась.

– Это еще что?

– Мне показалось, пришло время решительных поступков. – Бобби смотрел на нее и улыбался. Несколько секунд она сохраняла каменное выражение лица, но не выдержала и наградила его радостной улыбкой.

С этого все началось.

Донна Дарлингтон: Не боитесь ли вы, что своим так называемым жестом отчаяния вы поможете переизбранию Дуэйна Майкельсона за счет потери голосов Кармело?

Натан Вольфовиц: Вы в самом деле полагаете, что я наберу так много голосов?

Донна Дарлингтон: А вы так не думаете?

Натан Вольфовиц: Я не знаю, и мне это безразлично.

Донна Дарлингтон: Тогда зачем эти выборы? Хотите увидеть себя по телевизору?

Натан Вольфовиц: Угадали, Донна. Мы на экране, не так ли?

Донна Дарлингтон: Бессмысленная самореклама!

Натан Вольфовиц: Совсем не бессмысленная. Бессмысленно то, что говорят мои пустоголовые противники.

Донна Дарлингтон: А вы-то что говорите? Что решить наши американские проблемы можно, вступив в Объединенную Европу?

Натан Вольфовиц: Кто-нибудь предложил лучшую идею? Во всяком случае, не эти чурбаны, мои соперники.

Донна Дарлингтон: Но европейцы нас ненавидят! Мы должны им миллиарды долларов!

Натан Вольфовиц: Значит, надо заплатить.

Донна Дарлингтон: Чем?

Натан Вольфовиц: Вы полагаете, у меня есть ответы на все вопросы?

Донна Дарлингтон: Самое безответственное заявление, которое мне когда-либо приходилось слышать!

Натан Вольфовиц: Ну и что? Меня же все равно не выберут, разве не так?

Донна Дарлингтон: Это дурацкая уловка, чтобы высказать ваш левый вздор и симпатии к Европе по телевидению!

Натан Вольфовиц: Уловка удалась, а?

«Новости Залива», Передача Донны Дарлингтон

Штаб-квартирой избирательной кампании Вольфовица стала Малая Москва. По пятницам и субботам устраивались вечера для сбора пожертвований. В гостиной поставили несколько телефонов, которые непрерывно звонили. До конца выборов отменили даже игру в покер; общие обеды тоже не готовили, каждый перехватывал что попало на скорую руку. Круглые сутки были шум и кутерьма, вся жизнь в доме превратилась в кромешный ад.

Но Бобби ничего не имел против. Первым, кому он позвонил, когда им поставили столько телефонов, была, конечно, Сара Коннер. Она проявила дьявольскую энергию, собирая пожертвования и подписи, забивая на митингах других ораторов, не давая им вставить ни слова; она даже убедила голосовать за Вольфовица нескольких бродяг. Так что Бобби каждый вечер мог кормить ее, слушать ее разговоры по телефону и вообще наслаждаться ее обществом. Ему еще не приходилось встречать таких женщин – в вопросах политики она была настоящей «красной из Беркли», но вот что касалось давно решенной для Бобби проблемы свободной любви – тут она была явно старомодна. Прямо как люди, жившие во времена СПИДа, до второй сексуальной революции. И когда Бобби любезно предложил ей свою постель, чтобы не тащиться на ночь глядя домой, она смерила его испепеляющим взглядом.

Но общество его милостиво терпела, и на пятый день, когда он, прощаясь, поцеловал ее в щеку, ответила улыбкой. Но на следующий вечер, когда он попытался целоваться всерьез, опять отстранилась. Бобби этого не понимал. Сара была дружелюбна, охотно с ним говорила, даже, бывало, искала его, чтобы вместе перекусить и поболтать, и вместе с тем изображала Снежную королеву. Зачем такие загадки и почему нельзя просто переспать – это не укладывалось у Бобби в голове.