Русская весна

Нет, у нее язык бы не повернулся молиться Богу или взывать ко вселенской справедливости, но сейчас она завидовала тем, кто способен на это – и это делает.

Взгляд оптимиста на «великое молчание»

До открытия "цивилизации Барнардов" отсутствие сигналов от внеземных цивилизаций трактовалось как отсутствие жизни в космосе. Теперь, когда мы знаем, что мы не одиноки, и можем предполагать, что в центре Галактики есть немыслимо развитые цивилизации, пессимисты объясняют молчание Вселенной тем, что эти цивилизации замкнуты и враждебны. Или даже вовлечены в дарвиновскую битву зубов и когтей, так что нам лучше сидеть тихо.

Но, по мнению оптимистов, отсутствие контактов есть добрый знак. На высшем уровне развития цивилизаций межзвездные путешествия настолько упрощаются, что радиосвязь теряет смысл. Зачем ждать ответа на сигнал десятки и сотни лет, когда вы можете встретиться лицом к лицу? Может быть, они умеют путешествовать быстрее света – например, через туннели в пространстве, создаваемые искусственными черными дырами, или иным способом, абсолютно не подвластным нашему воображению.

Пессимисты глядят на звезды боязливо, им чудится, что шовинизм – явление вселенское, вечное, присущее всем галактическим цивилизациям. Но мы, оптимисты, смотрим на звезды с надеждой. Мы думаем, что нас оставили в одиночестве по веским причинам. Быть может, они ждали, когда мы повзрослеем, бросим задиристость и хулиганские привычки подростков, скроим собственные паруса и двинемся вперед, на встречу с ними – не как пираты, какими мы были всегда, а как зрелая и достойная цивилизация.

«Сайенс»

Временами Джерри выныривал из теплой вязкой черноты в мир – давящий и полный боли. Порой рядом была Франя или доктор, но чаще он был наедине с болью. Он лежал в темной каюте, дыша через силу; его тошнило, кружилась голова, боль из груди растекалась по всему телу, во рту был медный привкус смерти. Часть его сознания уже сдалась и пыталась уйти обратно, в уютное небытие, но непокорная часть цеплялась за жизнь, боролась со смертью, словно раненый зверь, – боль была стрекалом, она держала Джерри в сознании.

Каждый раз тьма становилась гуще, каждый раз последней мыслью было то, что его тащит вниз, в глубины тьмы, – но он опять всплывал на поверхность – к боли, к давящей тяжести, к…

…Он удивленно мигал глазами – он видел яснее, чем прежде. И голова работала лучше: он мог думать связно. Грудь, руки и ноги немного болели, но дышать было легко. И не было убийственной силы тяжести.

Голова еще горела, он был слаб, как муха, но черная бездна исчезла из его памяти; сознание было ясным и отчетливым. Он чувствовал себя как рыба, которую вернули в родную стихию после того, как она едва не погибла на воздухе.

Этой стихией для него была невесомость.

Невесомость! Он понял, что произошло. Главный двигатель выключен, корабль переходит на окололунную орбиту. Победа! Они прибыли! Они возле Луны!

И тут он вспомнил, что предстоит еще одна пытка. Лунное притяжение переведет их с разомкнутой параболической траектории на эллиптическую орбиту, но для этого необходимо сбросить скорость, а значит, надо еще раз "встать на огонь" – короткий, но тяжкий рывок: один с четвертью "же", главный двигатель работает против вектора движения. Сперва они развернут корабль…

Корабль дрогнул; это маневровые двигатели разворачивали его кормой вперед. Затем была долгая устрашающая тишина – компьютеры готовили включение главной тяги. Затем огромная рука вдавила Джерри в гамак, дыхание пресеклось, тело пронзила боль, и его со звериной силой потащило в темноту, глубже, глубже, глубже…

Погоди, тварь, нет, не сейчас!