Русская весна

– Потому что у каждого человека есть что-то за душой.

Когда принесли завтрак, Соня ушла в ванную, а Джерри накинул халат и впустил стюарда. Теперь они сидели за маленьким столиком друг напротив друга: Джерри в халате, а она нагишом. Почему-то ей вдруг стало неуютно и беспокойно.

– У меня нет… – Соня погрустнела. – Во всяком случае… Знаешь, я не похожа на тебя, у меня нет великих идей насчет будущего, и меня совсем не тянет изменять мир…

– А как же девичьи мечты? И их не было?

– Были, конечно. Но ничего грандиозного, ничего такого, чего бы я уже не достигла.

– Расскажи.

– Да не о чем, в общем-то, рассказывать.

Джерри подмигнул, встал и скинул халат на пол.

– Ну вот, у меня ты видела, теперь покажи, что у тебя.

Соня рассмеялась. Джерри снова сел, откинулся на спинку кресла, взял свой бокал и взглянул ей в глаза.

– Как сказала бы наша подруга Саманта, давай, милашка, открой мне тайны своей души, – сказал он с жутким британским произношением, отчего у нее сразу полегчало на сердце.

И Соня начала рассказывать. Как росла в своем Ленино, как много значила для нее возможность свободно ездить по всему "западному Диснейленду" и как эта маленькая мечта, столь невзрачная и эгоистичная по сравнению с его мечтами, заставила ее выбрать службу во внешней торговле…

Соня умолкла на несколько секунд, налила себе еще бокал шампанского, выпила – должно быть, для храбрости – и ни с того ни с сего принялась рассказывать этому голому мужчине, с которым они еще вчера были совсем чужими, этому – подумать только! – американцу о Юлии Марковском, как она предала его, и их любовь, и дело, которому собиралась себя посвятить, все предала, едва люди из "Красной Звезды" поманили ее, предложив жизнь на Западе.

– И знаешь, что во мне хуже всего, Джерри? – спросила она. – Я ни капли об этом не жалею! Я добилась, чего хотела, и все оказалось именно таким, как мне представлялось! Я просто счастлива, что решилась уехать, и сделала бы это еще и еще! – Она вздохнула, поковыряла вилкой в раскрытой раковине устрицы и, отведя взгляд в сторону, тихо добавила: – Видишь, какое мелкое я на самом деле существо…

Джерри встал, подошел к ней, положил руку на плечо, другой нежно приподнял ее голову, чтобы она видела его глаза и мягкую улыбку.

– Эй, подруга, похоже, во всем Париже ты выбрала чуть ли не единственного человека, который точно знает, что это совсем не мелко.

Не понимая, к чему он клонит, Соня выпрямилась и откинула голову.

– Я с детства мечтал о полетах к Луне и Марсу, а ты мечтала о жизни на Западе, – сказал Джерри. – Я всю свою жизнь искал способ отправиться к далеким мирам моей мечты, и теперь, если хватит смелости, мне это может удаться. Ну, в определенном смысле, конечно…

Глаза у Джерри горели так ярко, что ее грусть начала таять, как туман под, лучами восходящего солнца, хотя она и не понимала, почему это так.

– Что-то до меня не доходит, – призналась Соня.

– Я тебе рассказывал вчера про своего дядюшку Роба? Рассказывал?

Она кивнула.

– Роб как-то сказал мне одну вещь, которую вычитал в юности и запомнил на всю жизнь. Мне тоже это запомнилось. "Человек может ходить по водам. Надо отказаться от всего остального ради одной цели – и тогда наверняка получится!"

– И что?

– А то, что мне теперь надо собраться с духом и сделать это, – сказал Джерри, буквально сияя. – Но ты-то, ты это уже сделала, Соня. Все оставила позади, отказалась от всего важного для тебя, чтобы сбылась мечта маленькой московской девчонки, – и прошла по водам!

У Сони на глазах стояли слезы.

– Джерри, ты бесподобный мужчина, – сказала она. – Кто-нибудь из женщин тебе это уже говорил?

– Нет, – ответил он вполне серьезно. – Никто не говорил.

И они обняли друг друга.

Так все и началось.

Именно так.

После полудня они гуляли по парижским улицам и разговаривали. О том, как она росла в Москве, а он – в Лос-Анджелесе. О фильмах, которые они видели. О Париже. О французской кухне. О том, как, должно быть, интересно жить в одном из плавучих домов, что покачиваются у набережной Сены.

Джерри Рид влюбился, чего с ним прежде, в общем-то, не случалось, но он не хотел об этом говорить, потому что не знал, как сказать, да и не нужно было.

Вместо этого он говорил о космосе. Болтал без умолку, а Соня внимательно слушала, и улыбалась, и ни разу не назвала его рассказы космической чепухой, как другие женщины, и ни разу не сказала, что это тоска смертная, и время от времени, доказывая свой неподдельный интерес, задавала наивные с технической точки зрения, но вполне грамотные вопросы, и держала его за руку, и глаза ее говорили, что ей действительно интересно – многого не понимая из объяснений Джерри, она хочет, пытается понять, потому что чувствует, как много это для него значит…

Ближе к вечеру они вернулись в "Риц", открыли настежь окна в номере, наполовину выдвинули столик и два кресла на балкон, и Джерри заказал еще шампанского – чтобы можно было наслаждаться парижским закатом, сидя в кресле и потягивая игристое вино.