Русская война. 1854

Пробили насквозь — совсем не то, что я ожидал. Потом еще пару раз уменьшали заряд и еще. Пуля, что свинцовая, что деревянная, которую я выстрогал от безнадеги, все так же делала дырки в овечьей шкуре. Кто бы знал, что порох — даже старый, дымный — настолько силен? В книгах про это почему-то не пишут.

— Ваше благородие, а что вы хотите, чтобы получилось? — осторожно спросил ефрейтор.

— Потешное оружие, — я не стал ничего скрывать. — Чтобы тренироваться брать окопы почти как в бою, но при этом без риска для жизни.

— Так может пыж? — предложил Игнатьев, потом сыпанул в ружье буквально несколько крупиц пороха, забил похожий на таблетку кусок войлока и выстрелил.

Грохот был, пыж вполне заметно ударил по бурке, и та при этом только покачнулась. Идеально. Значит, местному аналогу страйкбола — быть.[5]

Я поблагодарил Игнатьева — и чего сразу не спросил того, кто в этом разбирается? Потом построил солдат, и ефрейтор еще раз показал выстрел пыжом. Я оглядел стройные ряды своих будущих штурмовиков. Хмурые лица, кто-то переминается с ноги на ногу, кто-то косится куда-то в сторону… Кажется, пока никто не горит желанием тратить время зря. По крайней мере, как им это кажется.

— Задача на сегодня! — я и не подумал сдавать назад. — Весь день вы отрабатываете штурм окопа и редута. Завтра показываете мне идеальную стратегию для атаки и защиты. Какой закладывать заряд и где взять пыжи, чтобы не покалечить друг друга, вам покажет ефрейтор Игнатьев. Все ясно?

— Так точно, ваше благородие! — снова рев.

— Тогда удивите меня, — я отошел от строя и подозвал Игнатьева уже на отдельный разговор.

Несмотря на не самые большие траты, порох мы все равно расходуем. А просто так мне его никто давать не будет. Так что сегодня используем часть боевого запаса, а на завтра ефрейтор должен будет договориться с Лесовским, чтобы тот поменял часть тушенки на все необходимое для тренировок. А еще кое-что я планировал выбить из Корнилова, когда ближе к вечеру буду представлять ему летучих разведчиков. Ну и ракеты заодно.

Посмотрев на первую неудачную попытку добраться до окопа сквозь встречный залп пыжами, я снова взял ноги в руки и отправился обратно к мастерским. И вот тут меня смогли удивить. Первым, что я услышал, был громогласный смех в вышине. Присмотрелся — это мой дельтаплан парил метрах в пятидесяти над землей, притом что я пока запрещал подниматься выше двадцати. А главное — на дугах под ним я неожиданно разглядел не одного из своих матросов.

— Степан! — заорал я во весь голос. — Какими судьбами? И… Спускайся-ка на землю, казак!

Степан что-то закричал в ответ. Ветер сносил все звуки в сторону, и я ничего не расслышал, но шар с крыльями начал медленно опускаться все ниже и ниже. Значит, хотя бы меня поняли. Я ускорился, навстречу выскочил мичман Алферов с красным от волнения лицом и тут же принялся докладывать.

— Мы начали испытания, господин штабс-капитан. Пошли сначала в сторону уменьшения размера шара, как вы и приказывали. Все сработало! Пришлось помогать у земли, но, стоило поймать ветер, и человек все равно поднимался в воздух.

— Дальше, — мне хотелось потереть руки.

— В процессе выяснилось, что управление шаром требует сноровки и физической силы — на высоте потоки ветра так и норовят тебя перевернуть! Мы уже хотели остановить испытания до вашего возвращения, когда пришел подпоручик Эристов и предложил свои услуги. И, ваше благородие, у него действительно получалось гораздо лучше!

Я задумался, что тут могло сыграть свою роль. Жизнь в седле, когда молодые казаки с детства учатся управлять своими конями, или сила рук, пришедшая в результате бесконечных тренировок с шашкой? Все могло быть. Но Степан спускался довольно уверенно, причем не только за счет клапана, выпускающего газ из шара… Словно инстинктом ощутив, как это работает, казак надавил на переднюю дугу. Перенес туда вес, а дальше уже и крылья начали работать на спуск.

В один момент мне показалось, что сейчас вся конструкция свалится в штопор, но подвинуть махину шара было не так-то просто. Он лишь немного покачнулся и продолжил полет в относительно горизонтальной плоскости. Да и сам казак понял, что переборщил, и начал закладывать более спокойную дугу.

— Григорий! Ну, ты удумал! Вот это вещь! — едва приземлившись, Степан передал дельтаплан матросам и бросился ко мне обниматься. — А меня, кстати, выписали!

— Поздравляю, — я начал было отвечать сухо, но потом на лице все равно появилась улыбка. Ну, не могу я дуться, когда кто-то так счастлив. — И ты, конечно, заставил меня понервничать! Так высоко поднялся. И ты точно полностью здоров?

Неожиданно сияющее лицо Степана помрачнело.

— Ноги срослись, даже вроде правильно, но… Говорят, мне не меньше года восстанавливаться, если захочу вернуться в седло, — он перевел взгляд на мой шаро-дельтаплан, и его взгляд снова засиял. — А тут твоя машина! Летающая! Да она лучше коня! Разреши мне ей управлять! Григорий! Ваше благородие, я не подведу!